Шоу непокорных

— Ах, Бенедикт, прошу простить мне мое средство передвижения. Просто с тех пор, как твоя подружка взорвала меня, моя нога уже не та, что прежде! Впрочем, и твое бедро наверняка побаливает после моего выстрела! — Он смеется, сверкая ослепительно-белыми зубами. — Поверить не могу, что я оказался таким скверным стрелком. А ведь надеялся уложить тебя с первого выстрела! Фу, какой позор! Но не беда, всему свое время, я считаю! Вообще-то, у меня возникла прекрасная идея! Прежде чем мы познакомим тебя с твоей новой опочивальней, почему бы нам не совершить небольшую экскурсию? Чтобы ты прочувствовал все тонкости нашей работы?

— Мне не нужна экскурсия, — быстро отвечаю я. — Я не хочу ничего видеть.

— Эх, чего здесь только не происходит! — Голос Сильвио звучит горько и мстительно, словно удар хлыста. Впрочем, он тотчас возвращается к своему старому льстивому тону. — В любом случае, тебе нравился старый цирк, не отпирайся! Тебя как магнитом тянуло сюда! Но мы превзошли себя, это я тебе точно говорю! Сейчас тут у нас намного больше интерактивных вещей. Больше действия, больше кишок и крови. Я ведь отлично знаю, что нравится вам, мальчишкам-подросткам!

Он снова смеется и толкает меня локтем в бок.

— О, как же я глуп! Ты ведь, Бейнс, не такой, как другие. В тебе больше романтики, чем в твоих ровесниках, я прав? Ну, не бойся, ты найдешь здесь множество других хорошеньких девочек-Отбросов, которые заменят Хошико. Кстати, можем взглянуть, вдруг кто-то из них придется тебе по вкусу — ведь твоя нынешняя пассия уже не жилец!

Меня обуревает ярость. Я вцепляюсь в лацканы его пиджака, высоко поднимаю и швыряю на землю. В следующее мгновение охранники хватают меня за руки, но я успеваю запомнить, как он валяется в пыли, вижу шок на его лице, вижу страх в его глазах.

Он смотрит на меня снизу вверх, и его пронзительно-голубые глаза щурятся от яркого солнца.

— Понятно, ты предпочитаешь иное обращение. Твое право, только не говори, что я не старался быть гостеприимным. Охрана, наденьте ему наручники и посадите в тележку. Сами далеко не уходите: у нас тут появился буйный.

Он поднимается на ноги и стряхивает с белого костюма грязь.

— Отлично, Бенедикт, давай начнем нашу экскурсию!

Хошико

Как только рыдания Рози прекращаются, она встает и начинает усердно полоскать чашки в ведре с водой, после чего вытирает их насухо тряпкой, которую достала из ящика.

— Извините. Вы едва знаете нас, а уже угодили в самую гущу семейного конфликта. А ведь у вас хватает своих забот, — криво усмехается Рози. Это грустный смешок; лицо ее по-прежнему остается печальным и измученным. — Готова поспорить, что вы уже пожалели, что постучались в нашу дверь! — добавляет она.

— Вовсе нет, — возражает Джек. — Просто нам хотелось быть вам полезными.

Она убирает чашки и снова садится.

— Феликс уже давно обозлился на мир, еще до того, как забрали Шона. Их отец… ну, он был в плохом месте. И тоже был зол. Иногда он срывал свою злость на нас. Часто бывал не в духе, а однажды просто сорвался. Он работал в каменоломне. И швырнул огромный кусок камня в одного из охранников. Говорили, что раскроил ему череп. Его застрелили прямо на месте. Феликс был еще маленьким, но тогда зародилась его ненависть к Чистым.

— Мне очень жаль, — говорит Джек.

— Все хорошо. По правде говоря, без отца нам даже лучше. Я бы ни за что не сказала такое при Феликсе — он никогда бы меня не простил, но это правда. Мой покойный муж был не слишком хорошим человеком, во всяком случае, на закате жизни. Он испортил сына: я имею в виду, Феликса, моего прекрасного мальчика. Раньше он был таким добрым, таким нежным, всегда восхищался своим старшим братом, особенно после смерти отца. Когда Шона забрали, последняя капля доброты в Феликсе ушла вместе с ним. Для него это сущая пытка: пребывать в неизвестности. Я пытаюсь его успокоить, пытаюсь утешить, но это нелегко. Он принял разлуку с братом слишком близко к сердцу. Феликс — дорожный рабочий, он кладет асфальт. Он ходит на работу, опустив голову, получает свои жетоны, получает паек, спит, снова идет на работу. Единственное, что поддерживает его, — это стремление вызволить Шона. Отсюда и ненависть, и желание отомстить. — Рози печально качает головой. — Они пожирают его изнутри.

Слушая ее, я невольно вспоминаю о собственной семье. Когда меня забрали в цирк, думаю, мои близкие чувствовали то же самое, и если они все еще живы, то, наверное, тоскуют по мне. Интересно, знают ли они, что со мной случилось? Известна ли им судьба цирка? Наверняка известна. Теперь все знают, кто мы такие.

— Рози, как вы справляетесь с подобными невзгодами? Как вам удается жить дальше?

Она вздыхает:

— В иные дни это очень трудно, почти невозможно. Я просто верю в то, что мир меняется, что однажды Шон выйдет на свободу и вернется домой. Вот почему я стараюсь держать этот дом в чистоте и порядке, вот почему здесь цветы. Я каждый день приношу свежие, ставлю их на подоконник, чтобы, когда мой Шон вернется домой, он увидел их и понял, что мы все еще здесь, что мы его ждем.

Она энергично встает.