Шпага д'Артаньяна, или Год спустя

– Я?! Клянусь, что нет. Но отвечайте же.

– Извольте. Разумеется, такая возможность рассматривалась. Это первейшая обязанность нашего министерства – перебирать всех возможных противников, и даже их коалиции.

– Меня интересует исключительно Испания.

– Как и короля, – кивнул Лувуа, – кастильцев мы обсудили, кажется, со всех сторон.

– Вот как! Его величество так интересуется Испанией?

– Больше, чем кем-либо.

– Интересно… Каким же образом вы работали?

– Простите? – переспросил Лувуа.

– Как моделировался вооружённый конфликт?

– С помощью таких вот карт, монсеньёр, – показал он на топографическое чудо, разложенное на столе.

– Не затруднит ли вас? – попросил Кольбер, уступая место у карты военному министру.

– Взгляните, монсеньёр, – указал молодой человек, – вот эта линия – цепь приграничных городов Испанских Нидерландов. Вот Шарлеруа, вот Дуэ, а вот здесь и Лилль. Захват крепостей и городов предполагался в следующей последовательности…

– Однако, у вас были далеко идущие планы, господин де Лувуа, – усмехнулся Кольбер, внутренне содрогаясь. – Думаете, испанцы сдали бы вам свои города, да ещё и в вами же избранном порядке? Но постойте: в этих случаях всегда рассматривалась именно Фландрия?

– Неизменно, монсеньёр: Фландрия и Геннегау, а война с Голландией могла бы при случае стать превосходной школой для войны с валлонами, не так ли?

– Храни нас Бог от такой предусмотрительности, – вздохнул Кольбер.

Он, казалось, задумался о чём-то важном. И мысли, приходившие ему в голову, были далеко не благостными. До ушей военного министра донеслось глухое бормотание, которое Кольбер и не пытался скрыть:

– Чёртова стилистика… Проклятое крючкотворство…

Суперинтендант был всё ещё очень далёк от помыслов о самом страшном. Тем не менее именно на третий день франко-испанского союза в Версале поселился призрак грядущей Деволюционной войны.

XXV. Переезд

Переезд королевского двора из версальской резиденции в Фонтенбло, о котором было столько разговоров в последние недели, наконец стал реальностью: великолепный караван, составленный из повозок и экипажей, двинулся в путь. Стояла чудная солнечная погода; лёгкий ветерок взметал снежинки, игриво осыпая ими, словно драгоценной жемчужной пудрой, лица разгорячённых всадников. Дорожные происшествия сделали своё дело, рассеяв кавалькаду на пару лье, но это обстоятельство ничуть не омрачало радости августейших путешественников, следовавших в авангарде.

Король с королевой разместились в головной карете кортежа. Семь долгих лет, полных тревог, тайн, жертв и волнений, прошло со дня памятной поездки из Фонтенбло в Париж, во время которой Людовик объяснился в любви Лавальер. Теперь он был абсолютным монархом, сильнейшим из христианских государей, уже выигравшим свою первую войну. Он, Людовик XIV, Людовик Непобедимый, как величала его госпожа де Монтеспан, после смерти Анны Австрийской не считал более нужным утаивать от жены, да и от всего света, свои сердечные привязанности; напротив, он только и ждал случая блеснуть своей безраздельной властью и вседозволенностью. Но Мария-Терезия, угадывая намерения жестокого супруга, строго блюла придворный этикет, лишь отвечая на его вопросы. По этой самой причине разговор двух царственных особ был исполнен воистину королевского величия, не покидая рамок государственной политики:

– Переговоры, о которых запросили голландцы, я думаю поручить военному министру, – говорил Людовик. – Коль скоро он вкупе с Кольбером сумел пересилить мою волю, так уж наверное сможет продиктовать её побеждённым.

– Уверена, что господин де Лувуа оправдает все надежды вашего величества. Он, по моему убеждению, выдающийся человек.

– Уж не потому ли вы благоволите к министру, что он в своей стратегии ориентируется на поддержку ваших соотечественников, Мария?

– Не только, ваше величество. Просто я рада, что вы воздаёте должное усердию одного из талантливейших советников вашего величества, подсказавшего решение…

– Решение, радующее вас, не так ли?

– Решение, мудрость которого вы сами признали не так давно.

– Признал или нет – кому какое дело? – живо возразил король. – Я действовал так, как подсказывало мне время. Время и разум, но не сердце, учтите это, сударыня, ибо сердце моё отвернулось от Мадрида после смерти вашего досточтимого отца. Я не доверяю испанцам, а потому оставляю за собой право принять все возможные меры предосторожности.

– Ваше величество в своём праве, – покорно согласилась Мария-Терезия, наклоняя голову, чтобы скрыть гнев, блеснувший в её кротком взгляде.

– Никакие из них, право, не будут лишними, – увлечённо продолжал король, будто не слыша её слов, – отец мой, да и сам я в годы Фронды достаточно натерпелись от Испании. О, разумеется, сударыня, со дня заключения нашего брачного договора многое изменилось. Но в том-то и беда, что политические устремления Эскориала легко меняются по любому поводу.