Шпага для библиотекаря

Я кивнул. Соображает тётка, ничего не скажешь. Одно слово – краевед.

– Уверен, они и лошадь поплоше нарочно выбрали. У французов сильная убыль конского состава, и справную конячку наверняка бы отобрали. Под седло, крестьянская кляча, конечно, не годится, а вот пушки таскать или телеги обозные – вполне.

Тётка встала.

– Надо бы в книгах посмотреть, уточнить даты. В Большой Советской Энциклопедии большая статья о нашествии Бонапарта на Россию, там и схемы движения войск есть. Хотя, кончено, на них наш совхоз – деревня Бобрищи, то есть, – наверняка не отмечен.

И тут меня торкнуло. БСЭ, значит?.. Как наяву возник перед глазами тюк с книгами, извлечённый из лесного озерка…

– Схемы, шмемы… – Рафик хлопнул ладонью по столу так, что сидящая рядом Далия вздрогнула и покосилась на него с опаской.

– Разведать надо, ара! Сейчас коня заседлаю, и двинем…

– Так седла же нет! – сказал Гжегош.

– А нам что, на скачки, а? Сложим в несколько раз одеяло, накинем сверху, подпругу соорудим из чего-нибудь…

– А ты умеешь верхом?

– Обижаешь, ара! Горец я, или где?

«…так, пора вмешиваться в процесс стратегического планирования…»

– Никаких верховых прогулок. – говорю. – В кладовке стоят три велосипеда, на них и поедем. По лесным тропкам и просёлкам – самое то. ТётьДаша, можно?..

– Конечно, Никита. – она улыбнулась. – Велосипеды хорошие, только цепи надо подтянуть и шины накачать. Насос у одного на раме, кажется…

– Ну, тогда… – я обвёл спутников взглядом. – Рафик, ты со мной. Третьим… ладно, решим, когда с великами разберёмся. Гена, пока меня нет, остаёшься за старшего. ТётьДаша, выдай ему карабин и пару обойм, хорошо? Генка – парень толковый, в армии служил, с оружием обращаться умеет.

Тётка кивнула. Гена, услыхав меня приободрился. Гжегош сердито сверкнул на меня глазами, но смолчал. Что, пан Пшемандовский, обидно, что вас обошли выбором? Ну, извините, нет к вам доверия… пока.

– Слушай, а чего это ты распоряжаешься? – влез «альпинист». Странно, до сих пор он предпочитал отмалчиваться… – Между прочим, это меня назначили старшим группы, официально!

В ответ я ухмыльнулся и как бы невзначай положил ладонь на рукоять нагана. Претендент на власть немедленно стушевался.

– Вообще-то, старшая тут я. – кротко заметила тётя Даша. – И по возрасту, и в жизни повидала побольше вас всех, вместе взятых. Да и клубом тоже я заведую, если кто забыл. Но насчёт Никиты – я «за», пусть командует. Девочки… – она повернулась к Далии и Мати, – надо бы произвести ревизию наших продовольственных запасов. Поможете? А вы… – кивок Гжегошу и остальным парням, – чем собачиться тут, ступайте на задний двор. Там Василь Семёныч бочки с соляркой хочет с трактора скатить и припрятать от греха в подвал. Потому как, если Никита прав – больше топлива нам взять будет неоткуда.

«…замечательная у меня всё-таки тётка!..»

VII

– Схватить мер-р-рзавцев и сдать в полицию!

Когда Ростовцев узнал, что деревенские мужички, мало того, что отказались разорять свои дома и уходить из деревни, так ещё и вознамерились помешать отъезду его родителей из имения – он осатанел и хотел тут же, не теряя ни минуты, скакать в деревню, карать бунтовщиков. Если бы не слёзы маменьки и не уговоры старого графа, неизвестно ещё, как дело бы обернулось, поскольку настроен поручик был весьма решительно.

– Какая там полиция… – старый граф безнадёжно махнул рукой. – Отсюда до самого Можайска ни одно исправника не сыскать!

– Тогда перепороть! – предложил поручик. – Для этого исправник не нужен.

– Погоди, Никита. – граф тяжело поднялся с кресла, ишиас ещё давал о себе знать. – Ну, пропишешь им ума в задние ворота – так ведь не пойдёт впрок! Только озлобятся, а ведь нам ещё мать с сестрой вывозить, добро какое ни то… Стоит ли?

– Так что же, спускать?

Зачем? – удивился Андрей Ильич – Побьёте Буонапартия, вернёмся – тогда и спросим за всё. На каторгу пойдёт, негодяй!

– А ежели, сбежит?

– Скатертью дорога. Подохнет где-нибудь под забором, нам же меньше хлопот.

Ростовцев задумался. В словах отца, несомненно, имелся резон.

Маленький отряд успел в имение раньше фуражиров – если верить дворне, которую старый граф рассылал по окрестностям, французов поблизости пока видно не было. А вот настроения бобрищевских крестьян внушали опасение: они собрались на сход, продолжавшийся без перерыва уже вторые сутки. Заводилой выступил староста Аким: уговаривал никуда не уходить, убеждал, что «и под хранцузом жить можно, а добро своё, потом и кровью досталось.

Разорить недолго, а дальше что? Баре, известное дело, в Москву сбёгнут, а нам – с голоду пухнуть?» В общем, по мнению «лазутчиков» – «продался с потрохами супостату и мутит обчество, иуда…»

Наслушавшись этих речей, мужики осмелели. Кто-то предложил потребовать от барина раздать господское зерно по дворам – «им-то всё одно теперя ни к чему». Идея нашла отклик, зазвучали призывы идти разорять усадьбу, и только появление пяти вооружённых до зубов кавалеристов остудило горячие головы.