Когда мы с Горемыкиным забрались к пушкам, возле них уже приплясывал на сером жеребце штабс-ротмистр Сумского гусарского.
– Браво, господа! Командующий выражает вам своё полное удовольствие!
Да плевать сейчас на его удовольствие! Что возле флешей?
Этот вопрос хотелось задать всем, но адъютант не стал томить нас ожиданием:
– Император уже двинул на флеши Молодую Гвардию! Предпоследний свой козырь! Только продержитесь!!
– Как на главном направлении? Держатся? – полюбопытствовал Горемыкин.
– Когда я отправлялся к вам, держались. Весьма надёжно, смею вас уверить, держались. Если только чудом сумеют сбить полки Раевского и Бороздина с укреплений… Да и Первая кирасирская выходила в атаку, когда меня послали к вам.
Первая кирасирская – это серьёзно. Не позавидуешь французской пехоте, если, конечно, не будет встречной атаки французских латников. Пять полков русских кирасир, из которых два кавалергарды и конногвардейцы, искрошат своими палашами в мелкую лапшу любую пехоту, что встретится на их пути…
За спиной раздались звуки труб, играющих атаку.
Мы дружно прекратили разговоры и обернулись в сторону той «мясорубки», что имелась с фронта. Для армии – с фланга, но для нас это был именно фронт.
Как можно догадаться, пехотинцы Рылеева, гренадёры и егеря Тучкова сломали-таки наступательный порыв бойцов Понятовского и погнали своих визави. Погнали в штыки и в приклады.
Командиры харьковцев и литовцев прочувствовали момент идеально, и наша конница тронулась с места. Пошла вправо от спин атакующих русских пехотинцев, и уже через десять минут исправно врубилась в толпу отступающих поляков.
Уланы Герцогства Варшавского, невзирая на «чесноком засеянное» поле, дёрнулись спасать соотечественников… Себе на голову – более четверти состава потеряли, а отступить пришлось несолоно хлебавши.
Гнавшие противника наши пехотинцы не давали возможности построить непрошибаемое для кавалерии каре, а драгуны с уланами пользовались ситуацией в полной мере. Так что спасать всадникам в конфедератках очень скоро стало просто некого.
…Весьма приятно такое наблюдать, но я в данный момент думал совсем не об этом: загнал себя Боня, как есть загнал. Теперь ведь он знает, что даже дороги назад нет, единственный шанс – занять Москву. Обеспечить свою армию зимними квартирами, завязать переговоры и, в самом худшем случае, подтянуть к весне войска из покорённой Европы. Даже те, что сейчас противостоят испанской гверилье…
Москва – его последний шанс. Но, наверное, он и сам уже понял, что этот «шанс» проигран…
– Светлейший уже приказал двинуть корпус Цесаревича навстречу… – продолжал заливаться адъютант…
Значит, свершилось… Преображенцы, семёновцы, измайловцы, литовцы и лейб-егеря вмажут по самое что ни на есть!.. Их, элиту русской пехоты, чуть ли не всю войну держали в резерве и не давали влепиться в сшибку с французами…
Ох, и оторвутся сейчас ребята! Жаль, что мы этого не увидим – даже отбив атаки Понятовского, даже искромсав его отступающие войска, вряд ли Тучков прикажет продолжать наступление и рискнёт пойти в охват правого фланга противника.
Да он уже отводил своих измотанных сегодняшним боем пехотинцев. Отбились от Понятовского, выбили из его корпуса три четверти состава, и ладно – больше не сунется.
Наши драгуны с уланами пока вырубали тех, до кого смогли добраться, но арьергардные батальоны уже построились в каре и отходили, не опасаясь атак русской кавалерии.
Каре… Как просто и как эффективно: строй в форме квадрата, каждая из сторон которого представляет из себя несколько шеренг. Первая из них выставила вперёд ружья со штыками, а остальные палят по приближающимся всадникам.
И не пробить. Практически невозможно взломать этот строй конникам. Пики? Не выйдет: длина ружья со штыком около полутора метров, длина уланской пики – около трёх. Но ведь держит её улан или другой пиконосный всадник не за задний конец, а за середину. И, что характерно, сам сидит «в середине» коня, так что перед мордой «главного оружия кавалериста» торчит ну совсем немного пики. А вот от кончика штыка до солдата, который держит ружьё, всё те же полтора метра.
Чтобы разрушить каре, необходимы либо пехота, либо артиллерия. А вот ни того, ни другого в данный момент мы ввести в бой не могли. Поляки уходили недобитыми…
Правда, молчавшая некоторое время наша батарея теперь снова ожила и уже не боялась зацепить огнём свои войска, но несколько орудий в таком бою особо картину не изменили. Да и дистанция до врага была великовата…
Ладно, мы своё сделали. А решающие события развернулись всё-таки в центре и на правом фланге. О них я узнал позже, но расскажу сейчас.
Корпуса Раевского и Бороздина сдержали натиск противника. Выстояли. А потом подошла наша гвардия…
Лучшая в мире пехота, которую не вводили в дело с самого начала войны, наконец, получила возможность выплеснуть накопленную за несколько месяцев ярость. Может быть, наполеоновские ворчуны и могли бы оказать сколь-нибудь серьёзное сопротивление надвигающимся колоннам Пятого корпуса, но только они. На всей планете. И то не наверняка.