Шпага Софийского дома

Кланялась боярыня Софья иконам, крестное знамение клала, а в глубине души знала — так и осталось то сладкое томление, что называют греховным. Пусть греховное, пусть в глубине, но хорошо, что осталось! Разве любовь греховна?

Олег Иваныч на заметил, как забылся в какой-то дреме. Слушал сквозь сон перекличку стражей на башнях: Славен Неревский конец! Плотницкий славен! — вздрогнул вдруг — скрипнула дверь. Приоткрыл глаза — тюремная сторожа. Два бугая. К нему…

Растолкали, вставай, мол. Вставать? Куда? Может, на пытку? Хотя вроде б не применяли пыток в Новгороде… А куда тогда?

Там узнаешь!

Интересно, где «там»?

Алел восход за Волховом, растекался по свинцовым водам широкой кровавою полосою. В светлеющем небе таяли звезды. Золотистые поначалу, они быстро бледнели, на глазах исчезая совсем. С реки тянуло свежестью. Выйдя на улицу, Олег Иваныч вздохнул с наслаждением.

Что за люди вокруг? Трое всадников. Богатая сбруя. Еще одна лошадь — пуста под седлом.

— Садись, господине Олег!

Называют по имени… Подсаживают… Что ж, Бог не выдаст, свинья не съест! Поехали. Медленно, словно так и надо. Стражники распахивают ворота. Тоже, будто так и надо, безо всяких там разговоров. Проехали Детинец… Мост…

— Потерпи, господине, скоро цепи снимем!

Надо же! Кто ж эти неведомые друзья? Люди Гришани? Феофилакта? Ивана Костромича? Пес их знает. Ладно, пока с ними — вряд ли уже хуже будет.

Проехали мост, растолкали дремавшую стражу у Ярославова дворища, у Никольского свернули на Пробойную — знакомая дорожка, именно по ней не так давно ездил Олег Иваныч к оружейнику Никите на Шитную. Вот и Федоровский ручей, журчит, играет течением. Не доезжая до ручья, свернули в призывно распахнутые ворота богатой усадьбы. Господский дом — каменный, в три этажа, амбары, конюшни, склады, своя кузня.

Молотобойцы в кузне уже раздували огонь кожаными мехами. Кузнец взял осторожненько скованные руки Олега, положил на наковальню, стукнул тихонько пробойником — спали оковы, как и не было.

— Прошу за мной, господине!

Поклонился вышколенный холоп, челядин дворовый, в богатый кафтан одетый. Вперед важно прошествовал. За ним — Олег Иваныч, запястья после цепей потираючи…

Высокое крыльцо, узорчатое, под кленовой крышей. Ступеньки широкие, в две ступни, захочешь — не споткнешься. Перила в виде греческих статуй резаные. Двери — есть в Софийском соборе Сигтунские ворота красоты неописуемой — так тут ничуть не хуже, правда, поменьше малость.

Челядин, двери отворив, склонился в поклоне вежливом. Тут и сам хозяин.

Вышел навстречу, будто к дорогому гостю. Весь собой красив, голубоглаз, статен, в кафтане, золотыми нитками вышитом.

— Проходи, Олег Иваныч, будь гостем!

С первого взгляда узнал Олег Иваныч хозяина. Боярин Ставр — знаменитый новгородский олигарх. Муж, красотой приметливый, обходительности отменной.

— Откушай, гость дорогой, что Бог послал! Чай, оголодал в порубе-то?

Гость дорогой откушать не отказался. Все выкушал, что послал Бог боярину Ставру: и кашу реповую с медом, и щи с потрохами гусиными, и с мясом пирог, и рыбник, и полбой просяной не побрезговал. Запил кваском малиновым, ах, хорош квасок у боярина, только уж хмельной больно, сразу в сон потянуло.

Заклевал носом Олег Иваныч — будто настоящий сон сморил! Не заметил, как взяли его слуги боярские под белы рученьки, сапоги с него сняли да спать уложили на лавку широкую, шкурами волчьими устланную.

Как смежились его веки — враз исчезла с уст Ставра улыбка любезная. Другое лицо у боярина стало — жесткое, властное, совсем неприветливое.

— Глаз не спущать! — кивнув на спящего, тихо бросил он слугам. — Как проснется — ко мне.

Однако…

Олег Иваныч прекрасно расслышал слова боярина, не так уж на самом деле и спать хотел, притворялся больше. Глаз не спущать… Не понравились эти слова Олегу Иванычу, совсем не понравились. Однако — и любопытство брало, оказывается, он совсем ничего не знал о хозяине, о боярине Ставре. Нет, знал, конечно, что Ставр Илекович — боярин знатный, в «сто золотых поясов» входит — элиту новгородского боярства, и земель у него немало, и злата-серебра. Впрочем, поговаривали, жаден боярин, однако никакого оперативного подтверждения тому не было — слухи одни. Ну, слухи — они везде слухи.

Часа через два открыл глаза Олег Иваныч, сел на лавке, потянулся довольно. Челядин тут как тут — с квасом. Испил Олег Иваныч, губы рукавом — по местному обычаю — вытер, тут другой холоп — пожалте к боярину!

Ну, пожалте — так пожалте!

Поднялся вслед за слугой по лестнице в кабинет боярский.

Большой кабинет был у боярина Ставра, со столом огромным из мореного дуба, с лавками, с креслами резными. В окнах — слюда в переплете свинцовом, на столе подсвечник серебряный, свечи — чистый воск, горят ярко. В углу, на поставце — кольчуга с панцирем да островерхий шелом с бармицей, рядом — полный доспех ливонский, рыцарский, латами называемый. Красив доспех, блескуч, гладок — свечки тусклым золотом в блестящих боках отражаются.