Шпага Софийского дома

Еще в начале сентября, сразу после празднования Нового года (лета 6979 от сотворения мира), имел Олег Иваныч тайную беседу с Феофилактом. Усмехнулся игумен, узнав про интриги Пименовы, да молвил Олегу, чтоб работал, как прежде, а Пимена-ключника — и в голову б не брал. Тем более — не по закону арест-то. Правда, игумен настоятельно рекомендовал на владычном дворе без особой нужды пока не светиться, да какая в том нужда у господина Олега? Вот, шпагу только забрал, да коня — спасибо стражникам, сохранили. В таком разе Олег Иваныч их в корчму позвал, недалече, на Ямскую, — угостил медком стоялым да корчмой — водкою неочищенной да с травами-зельем — кто до корчмы охотник. Друзьями теперь стали Олег Иваныч и владычные стражники, приходи, говорили, друже, — завсегда тебя примем. Ну, пока нужды в них не было.

Да, еще кое-что говорил Феофилакт-игумен, голос до шепота понизив. О новгородском боярине Ставре. Богат, вишь, Ставр, да властолюбив, да знатен. Ну, что знатен — понятно, а вот насчет богатства — Феофилакт сильно сомневался. Жизнь-то боярин вел раздольную, а на какие шиши — неизвестно. Были у него мастеровые, но не очень много, были, конечно, и вотчины — но не так, чтоб уж очень богатые. В общем, не по доходам жил Ставр, дебет с кредитом не сходился. Вот и просил игумен посмотреть за боярином. Не впрямую просил — намекал только, ну, да Олег Иваныч понятливый, на пальцах объяснять не надо. Боярин Ставр, Ставр Илекович… Олег и сам хотел бы про него узнать побольше, особенно — после встречи. Осторожно следовало действовать, тихой сапой, напролом не лезть — не спугнуть боярина, не обидеть — чувствовал Олег Иваныч свой долг перед ним за освобождение свое из владычного поруба. Потому и любопытство умеривал. Решил про себя — желание Феофилакта исполнить — за Ставром последить — но не ревностно, а так, между делом, отчетности ради. Послать агента посмышленей, того же Олексаху-сбитенщика, пусть людишек боярских поищет да средь оных потопчется. Глядишь, что и вызнает. А самому заниматься Ставром Олег Иваныч считал не очень этичным. По указанным выше причинам. Человек к нему, можно сказать, со всей душой — из поруба вытащил, угостил на славу — правда, в своих непонятных пока целях — но тем не менее. Подобное поведение вполне заслуживало доброго отношения, а Олег Иваныч не из тех людей был, что сделанного добра не помнят.

Вот и, входя во владычную палату, столкнулся в сенях со Ставром — тот пришел на ливонское сукно Ионе-архиепископу жаловаться — купил, дескать, несколько кип — все короткие оказались. Ставр улыбнулся ласково — обаятелен был, надо признать, красив да статен — тряхнул светлыми кудрями, дорогу уступил вежливо — проходи, мол, друже Олег Иваныч, да не чинись, в гости заглядывай.

В гости… Бог даст, заглянем и в гости. Да пока некогда, да и, честно говоря, не лежит душа к боярину, хоть и знатен он, и богат, да обаятелен опять же. Но вот не лежит — и все тут. В гости… Опять будет к сотрудничеству склонять, корчму подливать в чашу, да и сам пить не отставая, оловянными глазами посматривая. Ну его в баню. Неловко как-то на Ставровой усадьбе, нехорошо, не приветисто…

Опосля, на конька каурого садясь, краем глаза увидал Олег Иваныч, как прошмыгнул боярин из кельи Гришаниной. Ну, что к Гришане заходил боярин — понятно — тоже книжник известный, но почему ж столь проныристо? По крыльцу слетел, вскакнул на коня, пришпорил — только его и видели. Нехороша быстрота эта, не от Господа — от Лукавого — то Олег Иваныч давно запомнил, от отца Алексея, стригольника. Ну и что, что стригольник он, — зато человек хороший и мысли излагает дельные. Говорят, на Москве Иван Васильевич, князь, привечает стригольников, разумные беседы с ними ведет да во всем советуется. Ну, в последнем Олег сомневался. Насколько он знал московского князя Ивана (не лично — по рассказам, конечно), тот вряд ли слушался чьих-то советов, ну а насчет бесед со стригольниками — очень может быть. Иван Васильевич вполне мог на церковные богатства да земли зариться. Тут ему стригольничьи речи — в самую масть приходятся…

Уехал боярин Ставр со двора владычного, ускакал с людишками своими, яко тать ночной, или, говоря общепринятым языком, — смылся довольно быстро. Ну, да пес с ним…

Олег Иваныч поднялся к отроку. Тот обрадовался, конечно, квасу предложил хмельного — и откуда у него этот квас, верно, хитростью из владычного погреба черпает, — однако тих был и задумчив как-то. Книжицами новыми не хвастал, глумы да кощуны не читывал, так, болтал ни о чем, на вопросы Олега невпопад отвечая. В общем, смурной какой-то был Гришаня, словно сам не свой. Даже от предложения посидеть на Ямской в корчме, песен попеть со стражниками да с девками тамошними, отказался — что было уж совсем на него не похоже. Ставр, что ли, на отрока так подействовал? Спросить? Да ну его… Захочет — сам скажет, неча зря в душу лезть.