Шпаги и шестеренки

– Ну что же, Дейл, – сказал Маркс. – Еще не все в вашем рассказе мне понятно, и отнюдь не все понравилось. Но раз уж вы здесь, то у нас с Фридрихом есть два выхода. Либо отдать вас на расправу суду и тем запятнать себя в глазах мирового революционного движения. Либо оставить здесь. Но тогда мы становимся сообщниками. А значит, уже сообща нужно доказывать вашу невиновность. Этим мы и займемся.

– А я? Что мне делать?

– Мы вас спрячем в одной надежной комнате. Но прежде еще несколько вопросов. Первый. Как относился Тиббот к вашей компании? Может, с кем-то дружил больше?

– Нет. Пожалуй, нет. Со всеми ровно. Он очень сильный и симпатичный. И жаль, что так с ним вышло. Ну, может быть, чуть чаще общался с Гарри, но не настолько, чтобы сказать, что дружил.

– Хорошо. Второй вопрос. Во внешности Джесси, в ее одежде, в поведении были какие-то детали, которые показались бы вам необычными, вызвали удивление?

– Какие детали! Она вся удивительная. Волосы, платье, лицо, руки… Да вот руки… На правой руке у нее были такие забавные кольца. На указательном пальце – золотое, на среднем – серебряное, а на безымянном – какого-то странного тусклого металла. Первые два кольца, красивые, витые, тонкой работы – а последнее грубое, совсем простое.

– Ага, интересно. Очень интересно! – воскликнул Маркс. – И последний вопрос. Гарри и Лоу, судя по фамилиям англичане. Как у них складывалось общение с ирландцами: мистером и мисс Кэйси, Тибботом. Тут были какие-то национальные предрассудки?

Лицо у гостя передернулось. Чувствовалось, что вопрос чрезвычайно неприятен для него. Однако он не мог на него не ответить.

– Как сказать… Нормальное было общение. Много смеялись, шутили. Говорили о разном. Но, как это бывает в Лондоне…

– Да-да-да…

– Понимаете, они вроде и не оскорбляли. Но иногда шутили довольно обидно. Оба, но особенно, Лоуренс. То есть, он не говорил впрямую, что ирландцы – деревенщина-пэдди, мик-придурки. Но так все время – на грани говорил. Получалось, что если обидишься, то вроде тем и подтвердишь, что ты тупая деревенщина: не понимаешь тонкого английского юмора. А смолчишь – вроде как, с этой шуткой соглашаешься. Неприятно. Но при старших, в смысле, при Патрике таких шуток у него никогда не было[24].

– Что ж, мистер Рухтра, мы многое поняли. И сейчас поедем на место, чтобы узнать то, что еще неясно. А вас попросим проехать в ту комнату, о которой я уже говорил.

– Проехать? Это далеко? Может, пройти…

– Нет-нет, именно проехать. Не обессудьте.

Маркс нажал рычаг, едва заметный, поскольку примыкал к столу. Пол под Дейлом, что сидел на стуле, пружинисто ушел вниз. И через мгновение этот квадрат пола вместе со стулом и гостем мягко приземлился где-то в подвале. А его место занял другой такой же квадрат паркета, выдвинутый специальным механизмом.

– Что ж, – сказал Энгельс. – С новосельем. Заодно и работу всей конструкции проверили… Что будем делать – поедем на место пожаров? Или нет… ты в последнее время что-то начал лениться в таких случаях.

– О, нет, милый Фри, только не в этом деле. Тут очень интересно. И, думаю, развязка будет яркой. Ты-то как полагаешь?

– Совершенно с тобой согласен… Однако собирайся. По дороге поговорим…

* * *

Через полчаса Карл и Фридрих были на Чизуик-Молл, напротив островка Чизуик-Эйот. Унылое пожарище, обуглившиеся головешки. Люди обходили дом Лоуренса стороной. Вероятно, тут все знали о его страшной кончине и не хотели соприкасаться с памятью о ней. Впрочем, на двух джентльменов в цилиндрах, бродящих вокруг золы, никто особого внимания не обращал: пусть копаются в обгоревшем мусоре, кому нужно по работе.

Маркс и Энгельс обошли все пожарище. Перетряхнули, очищая от золы и пепла, множество предметов. Но вот остановились на том месте, где когда-то располагалась гостиная.

– Ну, что, Фри, тебя ничего здесь не удивляет.

– Особо нет. Возможно, только эти весы. Их место на кухне, а не в гостиной. Но с другой стороны, мало ли что может быть в комнате молодого холостого мужчины. Мало ли что и для кого он мог тут развешивать.

– Да-да-да, – задумчиво прогундосил Карл. – А посмотри, как странно обгорела чаша весов, просто цвет изменила.

– Так ведь пожар. Мало ли что могло упасть на нее сверху и расплавиться.

– Да. А вот, смотри, на другой чаше даже гирька сохранилась.

– Действительно. Ну и что?

– Маркировка обгорела. Но если попробовать на вес, то это… Как думаешь, что за гиря?

Фридрих несколько раз подбросил гирьку на руке.

– Что тут думать? Фунт веса – самая распространенная гиря в Лондоне, да и во всем мире. Какая разница?

– Огромная. Я убедился в своих подозрениях. И, кажется, уже все знаю. А ты?

– И я все знаю.

Маркс уставился на друга с некоторой обидой:

– Как ты можешь все знать, если ничего не понимаешь с гирей?

– Зато я понимаю в другом, в чем ты, Мавр, не разбираешься.

– Допустим. И что мы должны сейчас делать?

– Понаблюдать за строениями семейства Кэйси на Чизуик-Эйот.

– Правильно. Доставай свою подзорку, мне нужно посмотреть, что там на острове.

– На островке.

– Да какая разница?

– Огромная.

– Фрицци, не пересмешничай, давай скорее трубу.