Шпаги и шестеренки

– Не торопись, – закованная в адамант ладонь Ланселота легла на дрожащую и потную руку Бобби, едва тот начал поворачивать вентиль. – Я воевал и до того, как Совет вышвырнул меня из Вестминстера, и как рыцарь Круглого стола я делал это без иероплазмы. Меня обучили убивать, и я понимаю, как важно принимать ответственность за свои поступки. Так что посмотри на меня, Бобби Монтег – я иду в этот бой без иероплазмы. Но не потому, что умею сражаться, а потому, что я готов ответить за каждую погубленную мной жизнь. Сейчас твои товарищи охвачены революционной горячкой, но давай посмотрим правде в глаза – как только все закончится, они вернутся к своей обычной жизни. И муки совести за злодеяния, истинно совершенные во благо, им будут ни к чему.

Ланселот отпустил руку Бобби.

– Я призываю тебя, Бобби, последовать моему примеру – я помню твою тягу к знаниям, вижу в тебе большое будущее. Ты один из немногих, кому я безоговорочно доверяю. И от того, как ты себя поведешь сейчас, в бою, будет зависеть твоя дальнейшая судьба – вернуться к жизни заводского наладчика или присоединиться ко мне и людям вроде брата Пенроуза, тем, кто будет стоять у кормила новой империи.

Мгновение или два Бобби пребывал в нерешительности, а затем завернул едва отвернутый вентиль на баллоне.

5

Непрерывный грохот винтовок, из которых Просвещенные обстреливали защитников Грааля, сливался в ушах Бобби в однообразную барабанную дробь, в которую изредка врывались удары литавр – это неуязвимые для витриоли шагоходы лупцевали стальными кулаками по воротам башни. Тяжелые осадные орудия повстанцы направили на Букингемский дворец и Тауэр, опасаясь повредить Грааль. По приказу Ланселота, в ход не пускали даже пулеметы, да, впрочем, и нужды в этом не было. Оставшиеся в башне гвардейцы Гавейна не представляли серьезной угрозы для бронированных гигантов.

Согласно плану Ланселота, несколько часов назад в доках Собачьего острова вспыхнули первые огни восстания. Совет бросил туда почти все полицейские силы и квартирующийся в предместьях города Лондонский полк. Но стоило силам Совета увязнуть в боях на Собачьем острове, как из тоннелей метро и канализации хлынули Просвещенные во главе с Ланселотом. За ним проминая мостовую до плюющихся кипящими фонтанами труб, шествовали новехонькие, только что с конвейера, шагоходы. Повстанцы перекрыли улицы заранее подготовленными мобильными баррикадами, за которыми установили пушки и пулеметы, а основной отряд, почти не встречая сопротивления, достиг башни Грааля.

Город словно вымер от сотрясающих стены шагов шагоходов и боевых кличей братьев Просвещенных.

Все это время Бобби ни на шаг не отставал от Ланселота. Хоть ему и не пришлось ни разу выстрелить, винтовка в его руках ходила ходуном и сделалась скользкой от пота. И даже теперь, стоя по правую руку от Ланселота, он даже не пытался направить ствол винтовки в сторону башни.

С протяжным стоном, одна из створок дрогнула и лениво откатилась в сторону. Шагоходы прекратили молотить по воротам, ухватились за створки и растащили их в стороны.

– Вперед, братья! – воскликнул Ланселот.

Цепной меч в его руке взвыл, и рыцарь бросился в открывшийся проем. Выстрелы обороняющихся высекали из его брони фонтанчики искр, одна из которых чиркнула Бобби по щеке, словно полоснув ножом.

Толпа штурмующих расступилась, пропуская набирающего скорость рыцаря, и тут же сомкнулась за ним, а затем ощерившаяся дымящимся ружейным железом людская волна хлынула за предводителем. Бобби едва успевал бежать за Ланселотом, о том, чтобы стрелять, как остальные, он даже не думал – винтовка стала бесполезным, тяжким грузом, оттягивающим руки.

Тем временем Ланселот ворвался башню. В сияющих доспехах, с цепным мечом в одной руке и изрыгающим теплородные флюиды крафтганом в другой, он выглядел как спустившийся с небес Марс, бог войны. Казалось, никто и ничто внутри башни не сможет противостоять ему – в своей рыцарской броне Ланселот был неуязвим. Но только он.

Внутреннее устройство башни проектировалось с учетом возможности ее захвата. Наверх, к машине, кодирующей иероплазму, вела лишь одна спиральная лестница, на которой защитники соорудили баррикаду и даже установили крупнокалиберный пулемет, зашедшийся в надсадном лае, стоило появиться первым нападающим. Пули злобными шершнями из амальгамы загудели, наполнив воздух брызгами крови, осколками костей, и криками боли. Они прошивали повстанцев как бумажных человечков, за каждым убитым падали еще двое-трое. Люди вокруг Бобби, его товарищи по оружию, валились один за другим, словно старуха-смерть, пойдя, наконец, в ногу со временем, заменила свою привычную косу индустриальной циркулярной пилой.

Атака, казалось, захлебнулась. Бобби, которого пули миновали чудом, застыл, не в силах пошевелиться.

Вокруг него кошмарным ковром, который мог выткать разве что Иероним Босх с его апокалиптическими видениями, валялись истерзанные трупы, невидящими глазами пялящиеся в потолок.