Шпана

Но, видя, что Кудрявый все еще мнется, пустил в ход последний, не дающий осечки трюк — двумя пальцами аккуратно взял его за рукав куртки.

— Пошли, кореш, пошли! Хочешь, чтоб я с тобой всякое терпение потерял? — добавил он сокрушенно, как будто лишь жестокая необходимость заставила его произнести эти слова и вина за это полностью возлагается на Кудрявого.

Они вернулись в логово картежников, и еще на ступеньках под тяжелым взглядом Америго Кудрявый вытащил полсотни. Игра в кухне продолжалась. Никто не заметил их ухода, и возвращение их тоже никого не взволновало. Но теперь, пока Америго был увлечен игрой, пока он снова в пух и прах не продулся, Кудрявый бочком-бочком протолкался к раковине, шмыгнул за дверь и был таков.

И хорошо сделал, потому что, едва он вышел на галерею дома, откуда ни возьмись налетели карабинеры. Кудрявый вовремя заметил их и юркнул за угол.

— Язви вас в душу! — крикнул он громко и напевно: так велика была радость, что его не сграбастали.

И бросился бежать по виа Боккалеоне, а потом свернул на Тор-Сапьенца. В вышине уже не было видно ни облачка, горели фонари, на фоне черного неба рядами выстроились новые дома Тибуртино. Среди уличных фонарей просматривались вдали и другие районы: Ченточелле, Боргата-Гордиани, Тор-де-Скьяви, Куартиччоло. Кудрявый извлек из кармана пять сотенных бумажек, которые удалось сохранить, выбрал самую потрепанную и вручил контролеру.

— Ну и что? — спросил он сам себя, когда пустой автобус доставил его к Пренестино.

Огляделся вокруг, поддернул носки, удостоверился, что здесь ему делать нечего. И начал задумчиво напевать. Мимо проходили, грохоча, слабо освещенные трамваи, высаживали народ и сворачивали к чахлым полям. Сошедшие торопились к пригородным автобусам, что останавливались возле забегаловки с освещенными окнами. Бедолаги, приехавшие в Рим из Апулии или Марке, из Калабрии или Сардинии, бегом бежали в свои побеленные или прокопченные домишки, больше похожие на курятники. Одним словом, стар и млад, бос и гол, нагрузившись спиртного, возвращались в этот час в свои убогие предместья или окрестные деревни, теряясь в переулках и тупиках, стекающихся к району грандиозной застройки. Кудрявому так давно хотелось курить, что он решил разориться на три сигареты. Приосанившись, пересек площадь и, вновь пересчитав деньги, вошел в бар. Вскоре появился оттуда с висящей на нижней губе сигаретой и стал шарить глазами вокруг — у кого бы разжиться огоньком.

— Эй, парень, дай прикурить, — обратился он к какому-то юнцу у столба.

Тот молча поднес ему окурок. Кудрявый затянулся, поблагодарил кивком, заложил руки в карманы и под звон трамвая двинулся дальше по безлюдному переулку.

Куда ни глянь, новостройки в лесах, мусорные свалки, заводы. Откуда-то издалека, наверно, от Маранеллы, доносится усиленная громкоговорителем музыка. Не доходя Маранеллы, на лугу Казилины, раньше была карусель, и Кудрявый направился туда, продолжая напевать, не вынимая рук из карманов и сосредоточенно втянув голову в плечи.

Поначалу навстречу ему попадались только пожилые озабоченные люди. Однако в Боргата-Гордиани, где улочка извивалась меж стен двух фабрик, он приметил ватагу ребят; заполонив по всей ширине мостовую, они шли вразвалочку и гомонили, как рой мух над столом с объедками. Время от времени кто-то давал приятелю затрещину и получал сдачи, кто-то с гордым видом размахивал руками, как на параде, кто-то, напротив, шествовал руки в брюки и презрительно поглядывал на остальных, как бы говоря: “И чего выкаблучиваются, дубье?” Некоторые оживленно обсуждали что-то, смеялись, кривя рот и недоверчиво причмокивая языком. Вся Аква-Булликанте будто замерла перед театральным выходом этой группы. Кудрявый насторожился. Нет, эти ребята против него лично ничего не имели — скорее, они бросали вызов всему свету, всем, кто не веселится вместе с ними. Но Кудрявый сразу почуял, что они не упустят случая его зацепить, тем более — их много, а он один. Он не принадлежит к этой компании, а потому на всякий пожарный лучше обойти ее стороной. Насвистывая и вроде не замечая их, он свернул в проулок. Но не успел сделать и двадцати шагов, как из канавы на замусоренном огороде услышал жалобный плач. Он подошел ближе и заметил мальчишку, ничком лежащего на траве.

— Ты чего? — склонился над ним Кудрявый.

Но тот не отвечал, только всхлипывал.

— Да что с тобой?

Кудрявый спустился в канаву и разглядел, что тот совсем голый, тощий и весь в грязи. Мальчик поднялся на четвереньки и начал говорить, перемежая речь всхлипами, как маленький:

— Они меня раздели, а шмотье спрятали, язви их душу, сукины дети!

— Кто? — спросил Кудрявый.

— Да вон те! — Несчастный поднялся на ноги и обратил к Кудрявому залитое слезами лицо.

Кудрявый бегом погнался за только что повстречавшейся ему ватагой.

— Эй, вы! — крикнул он издали.

Ребята остановились и разом обернулись к нему.

— Чего у парня одежу спрятали? — решительно, хотя еще миролюбиво начал Кудрявый.

— Да она у него под рукой, — весело отозвался один из них. — Пускай поищет хорошенько!