Шпана

Кудрявый тихонько выбрался из толпы, что во все глаза пялилась на старика. Но тот поговорил еще минут пять и стушевался, а шествие с песнопениями продолжалось. Кудрявый отошел немного и обернулся к центру площади. Плут вскоре нагнал его.

— Ну что, не заметили?

— Нет. Кажись, на карусели собираются.

Болтая, они дошли до Аква-Булликанте, и всю дорогу в ушах смешивались псалмы и самбы, рвущиеся из фонографа. Здесь народу на улицах было не много: лишь запоздалые прохожие возвращались в Боргата-Гордиани или в Пиньето, и какой-то пьяный горланил “Бандьера росса” вперемежку с “Королевским маршем”.

Элину они разыскали в кромешной тьме, королевой которой она по праву считалась. За трамвайным кольцом, есть тупик, затененный сзади силуэтами строящихся многоэтажек, а спереди — уже построенных; он отдан на откуп мусору и сорнякам. В тени огромной, вздымающейся в небо коробки с освещенными окнами, среди нагромождения каких-то решеток, лесов, щебенки, свила себе гнездо упомянутая Элина.

Плут и Кудрявый разыскали маленькую и толстую, как свиная колбаса, женщину, переговорили с ней и пролезли под сетку меж кучами нечистот.

Дело они обделали быстро, потом выбрались, обмылись в фонтанчике на площади. О ночлеге взялся позаботиться Плут. За Боргата-Гордиани, на росистом лугу, откуда просматривались все предместья от Ченточелле до Тибуртино, стоят огромные проржавевшие бидоны, сброшенные там вместе со всяким ненужным ломом, хотя и обнесенные оградой. Высотой они в человеческий рост, и такие широкие, что в них можно передвигаться на четвереньках. В два бидона Плут набросал соломы, они с Кудрявым забрались внутрь, задрыхли и проснулись наутро уже в одиннадцатом часу.

Плут промышлял на виа Тусколана, пьяцца Ре-ди-Рома, виа Таранто, вблизи рынков, казарм и монастырских столовых. Когда сбегал из дома, обычно подыскивал себе какую-нибудь не пыльную работенку — корзины подносить торговцам рыбой, бегать на побегушках у коммивояжеров, — но в основном щипал с прилавков или в трамваях. А под настроение оставался в пригороде, ходил с мешком, собирал на помойке старые железяки. Но такое случалось редко — охота ли горбатиться и глотать пыль, которую потом даже литром вина не выполощешь, да к тому ж на это вино половина выручки уйдет. Кудрявый тоже не был чемпионом по сбору металлолома — пускай малолетки этим занимаются. Поэтому на окраину они заявлялись только спать в бидонах, а все дни проводили в Риме. Если два дня подряд удавалось добыть себе пропитание, то на третий к черту всякую работу — они садились в автобус, идущий в Аква-Санту. Забирались в чахлые кусты на Новой Аппиевой дороге, карабкались по запыленному склону меж пещер, теснин, выжженных солнцем лужаек, овражков, валунов, каменных россыпей и попадали наконец в землю обетованную. Все их надежды были связаны с тем, чтобы встретить за одним из поворотов проститутку, как раз поджидающую сопливого клиента из предместья или из народного дома, которые теперь росли на окраинах, как грибы. Если крупно повезет и у входа в пещеру попадется немец в золоченых очках с газетой, то с него все можно будет снять, до трусов. Остановятся вроде бы водички попить и подождут немца, что козликом скачет себе по уступам и оврагам за самыми пропитыми шлюхами.

В один прекрасный день эти два лоботряса, встретили в погоне за проституткой не кого-нибудь, а двоюродного брата Кудрявого — Альдуччо. Кудрявый развеселился и прибавил шагу — надо же помочь родственнику! Альдуччо в одних трусах прятался в относительной тени тростника.

— Как дела, братишка? — окликнул его Кудрявый.

— Как всегда, — галантно отозвался Альдуччо. — Чем дальше, тем больше хочется послать все к чертовой матери и уйти в банду.

— Ишь ты! — хмыкнул Кудрявый, стягивая через голову майку.

— Кто не работает, тот не ест, а где ее взять, работу? — Альдуччо с обреченным видом жевал жвачку.

— Ну что ж, — заключил Кудрявый, стараясь попасть в тон, — давай достанем пушки да подадимся в банду.

Альдуччо серьезно посмотрел на него — он ведь не привык зазря языком чесать — и кивнул.

— Заметано!

Плут не мог слушать чей-то разговор больше минуты, чтобы не встрять в него, потому, уцепившись за слово “пушки”, он дурашливо воскликнул:

— Какие там пушки — не пушки, а танки!

Кудрявый и Плут блаженно растянулись на краю источника.

— А что в Тибуртино делается? — поинтересовался Кудрявый.

— Что там может делаться? Говорю же — как всегда.

— Слушай, а ты знаешь Сырка из девятого дома?

— Кто его не знает?

— Ну и как он? — расспрашивал Кудрявый.

Вместо ответа Альдуччо поднес к глазам скрещенные наподобие решетки пальцы — в тюряге, мол, на Порта-Портезе.

— Ты подумай! — пробормотал Кудрявый, про себя посмеиваясь.

— Загребли у Филени, в ландскнехт играл, — пояснил Альдуччо.

— Да знаю. — Он хитровато прищурился. — Я ведь тоже там был.

Альдуччо с любопытством глянул на него и добавил:

— А этот-то, Америго, помер.

Кудрявый рывком сел и впился в него глазами. Уголки его губ подрагивали от сдерживаемого смеха. Вот уж новость, так новость, его так и распирало от любопытства.

— Как ты сказал?