Читаем Шпандау: Тайный дневник полностью

— Прошу прощения, — настаивает Дёниц. — Его поставили во главе государства под давлением оккупационных сил. Пока всем политическим партиям, включая национал-социалистов, не позволят действовать, и пока они не выберут кого-то другого, я остаюсь законным руководителем. Ничто не может это изменить. Даже если бы я сам захотел.

Пробую его убедить:

— На вашем месте я бы отказался от своих прав.

Дёниц качает головой, приходя в отчаяние от такого непонимания.

— Вы просто не хотите понять. Даже если бы я снял с себя полномочия, я бы все равно остался главой государства, потому что не могу уйти, пока не назначу преемника.

Я продолжаю стоять на своем.

— Но даже императоры и короли отрекались от престола после революции.

Дёниц меня поправляет:

— Они всегда назначали преемника. Иначе их отречение не имело бы законной силы.

Я разыгрываю козырную карту.

— В таком случае вам повезло, что наследный принц умер. А то вас было бы трое. — Внезапно мне приходит в голову, что принц Людвиг-Фердинанд еще жив, и я спрашиваю: — Расскажите, какое соглашение вы заключили в 1945-м с главой дома Гогенцоллернов?

— Он одержим этой идеей, — пожимая плечами, вставляет Нейрат.


24 января 1953 года. Обнадеживающие известия: Макклой в Америке назвал заговор мыльным пузырем, Аденауэр заявил, что никаких разоблачений не было. Оказалось, что все «дело» Скорцени — в той или иной степени вымысел журналистов.


26 января 1953 года. Пришла книга по строительству зданий. Она напечатана мелким шрифтом, как энциклопедия. С помощью британского директора моя жена передала книгу в Центральную библиотеку Вильмерсдорфа, а потом мне доставили ее из фонда этой библиотеки. Я впервые получил систематизированный обзор развития строительства за последние пять лет. Сейчас я работаю над разделом по соединению деревянных частей. Голова забита всякими штифтами, дюбелями, шпунтовыми соединениями, шипами, соединениями типа «ласточкин хвост».


3 февраля 1953 года. Мы получили приказ покрасить вестибюль, который к этому времени стал серым и блеклым.

Когда мы красили его в последний раз? Не помню, все годы перепутались у меня в голове. Мы сразу взялись за работу и начали с побелки потолка. Как же сильно человек стремится быть полезным. Директора достали краскопульт. Дёниц и Ширах качают насос, а я направляю агрегат на потолок. Русский директор с интересом наблюдает. Но краска не распыляется. Я откручиваю засорившийся распылитель, и поток известкового раствора заливает мне лицо. Впервые вижу, чтобы русский директор смеялся в голос. Разозлившись, будто бы из-за поломки, я направил струю в вестибюль. Все разбежались, в том числе и директор. Распылитель сразу же снова засорился. Стоя на стремянке, я крикнул Дёницу:

— Сделайте более жидкий раствор. Добавьте воды в ведро.

После этого покраска доставляет одно удовольствие.

Через несколько часов вестибюль готов. В прошлые годы я несколько недель работал кистью.

Но когда через некоторое время я смотрю на подсохший потолок, оказывается, что он покрыт бледно-серой пылью. Дёниц налил слишком много воды в известку.


5 февраля 1953 года. Тем временем привезли масляную краску. Она серая, или, как с гордостью объявляет Летхэм, «голубовато-серая цвета линкора». На мой вкус, она слишком мрачная. Я добавляю в нее цветной порошок, предназначенный для покраски верхней части стен (желтую охру и умбру) и получаю более яркий, оригинальный цвет. Дёницу и Шираху он нравится. В тех же пропорциях я смешиваю всю краску.


6 февраля 1953 года. Приступаем к работе, как обычно, в девять утра. Летхэм смотрит на образец краски.

— Ой, что это за цвет? Он же не серый, да?

Подтверждаю, что нет.

Он беспокоится:

— Ой, только не меняйте цвет! Знаете, американский директор выбрал цвет линкора. Не делайте этого.

Он говорит слезливым голосом, как с ребенком, которого надо успокоить и убедить исправиться.

— Да, понимаю, — отвечаю я. — Но я уже смешал всю краску, и у нас теперь только такой цвет.

Летхэм в отчаянии.

— Ой, ой, что вы сделали? Правда?

Он уходит расстроенным. Мы приступаем к работе.


12 февраля 1953 года. Один из четырех комендантов Берлина часто бывает с инспекцией в тюрьме. Сегодня приехал новый французский комендант в сопровождении свиты директоров, адъютантов и охранников. Я услышал, как перед моей дверью кто-то сказал: «Это Шпеер». Он попросил нас познакомить: «Позвольте представить вам нового коменданта французского сектора генерала Демьё». Он отдал честь, как положено; всегда обращаешь внимание на подобные мелочи. Потом он захотел посмотреть мой альбом, сказал несколько одобрительных слов и ушел, похвалив мой французский.


Перейти на страницу:

Все книги серии Издательство Захаров

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное