Шпандау: Тайный дневник

6 июля 1954 года. Русский директор снова запретил нам работать в саду в рубашках. Несмотря на июльскую жару, мы должны надевать вельветовые куртки; вы обязаны носить форму, говорит он. Вскоре после этого он конфисковал картонную рамку для фотографии, которая висела в камере Дёница, и памятную открытку от фрау фон Бисмарк из камеры Нейрата. Вчера Функу пришлось спороть со своей пижамы вышитую монограмму «В.Ф.».

8 июля 1954 года. Русский охранник опять нашел кусочек западного шоколада у Нейрата; шоколад тайком передали Нейрату в качестве компенсации за плохое питание русского месяца. Русский директор допрашивает Нейрата:

— Скажите, кто дал вам шоколад. Мы все равно уже знаем.

Нейрат, устало:

— Значит, вы знаете больше меня.

Русский угрожает:

— Я прикажу каждый час обыскивать вашу камеру, пока вы не признаетесь.

Нейрат качает головой.

— Делайте что хотите.

— Я позабочусь, чтобы русские нашли русский шоколад, — говорит мне Лонг.

8 июля 1954 года. Прошлой ночью в четверть двенадцатого русский охранник Ковпак разбудил восьмидесятилетнего Нейрата. Они обыскали его камеру и перевернули постель.

11 июля 1954 года. Этой ночью в четверть второго нас всех подняли и вывели в коридор. Одному Функу позволили остаться в постели. Камеры и заключенных тщательно обыскали, но ничего не нашли — даже у меня! Перед сном я спрятал свои записи под стелькой в тапочках.

13 июля 1954 года. В четверть первого опять стоим в коридоре в пижамах или ночных рубашках, завернувшись в одеяла. Гурьев сваливает наши постели, одеяла и даже матрацы в беспорядочную кучу, остальные вещи бросает сверху. Камеру Нейрата он обыскивает с особой злостью. Утром наши старики, Нейрат и Редер, жаловались, что от огорчения не могли уснуть.

15 июля 1954 года. Сегодня в тюрьму прибыл с инспекцией советский комендант Берлина генерал Дибров, одетый в прекрасно сшитую форму. Его сопровождали русский, французский и американский директора. Войдя в мою камеру, он по-военному отдал честь. Его директор рассказал, кто я; несколько раз прозвучало слово «архитектор» по-русски. Комендант вежливо поинтересовался моей женой и детьми и заглянул в книгу, которую я читаю. Он взял в руки свернутые в рулон чертежные листы, но они были пустыми, и полистал мой альбом для рисования.

— Просьбы есть? — спросил он.

Я пожал плечами. Он приложил руку к фуражке; я поклонился. Вот и все.

1 августа 1954 года. Продуктовое меню русского месяца практически не изменилось за прошедшие семь лет. День за днем нам дают суррогатный кофе, ячменную похлебку с лапшой, а вечером — жилистое мясо с вареной картошкой и несколько морковок. В этом месяце мясо прескверно пахнет, есть его невозможно. Ширах с отвращением замечает:

— Когда я найду в гуляше кошачьи усы, правда выплывет наружу.

Некоторые подозревают, что это конина или мясо собаки. Однако на обед нам выдали деликатес: очень соленую селедку, много хлеба, масло и сахар. После визита Диброва в наше меню внесли разнообразие: теперь добавилась селедочная икра.

Для сравнения — меню первого дня в американском месяце. На завтрак: яичница из двух яиц с беконом, яблочный джем. Обед: томатный суп с рисом, свиные котлеты, салат из зеленого перца и картофеля с майонезом, два ломтика ананаса, пол-литра цельного молока. Ужин: жареная индейка с фасолью, сыр, ломтик дыни. И каждый раз кофе со сливками и восхитительный белый хлеб.

2 августа 1954 года. Ночные обыски проходят без прежней активности. 20 июля в четверть двенадцатого, 23 и 24 июля — в четверть первого, 30 июля — в половине двенадцатого.

10 августа 1954 года. Уже неделю на двери Нейрата висит распоряжение, подписанное главным инспектором общественного здравоохранения американского сектора в Берлине, его заместителем и американским директором тюрьмы: «Полный постельный режим с 21.00 до 6.00. Всем охранникам соблюдать указанные медицинские предписания». Это что-то новенькое: до сих пор русские настойчиво требовали соблюдения принципа — в рамках сложного юридического механизма нашей тюрьмы — что только совместное решение всех четырех директоров может отменить такие меры, как обыски в камерах. Нас перестали трясти по ночам.

18 августа 1954 года. Упадок духа. Нет желания писать в дневнике. Мемуары тоже забросил.

21 августа 1954 года. Несколько ночей провел без сна. Мне пришло в голову, что мы с Ширахом, хотя ему сейчас сорок семь, а мне сорок девять, всегда будем самыми молодыми независимо от возраста. Эта мысль немного пугает, но в то же время обнадеживает. Мы не заметим, что наше место давно заняли люди помоложе, новые сорокалетние.