Шпандау: Тайный дневник

Прошедшие двадцать лет я отдавал все силы на разработку способов выживания. Я придумывал все новые и новые средства, но они быстро истощились. И сам я выдохся. Эта идиотская организация пустоты изматывала сильнее, чем сама пустота. Под конец у меня ничего не осталось, кроме глупого удовлетворения от выполнения нескольких решений. За десять с лишним лет я собрал материал и произвел сложные расчеты, чтобы использовать их для истории окна. Я разбил цветочные клумбы в этом гигантском дворе, построил кирпичные террасы и создал систему аллей. И, наконец, я совершил пеший поход вокруг света: Европа, Азия и теперь Америка — но все время я лишь шагал по кругу. К настоящему моменту набралось больше ста тысяч кругов с воображаемыми пунктами назначения — полная бессмыслица. Это ли не безумие, то самое безумие, которого я хотел избежать с помощью своих игр? Я всегда свысока смотрел на своих товарищей по заключению, которые не смогли поставить перед собой цель. Но какая цель у меня? Разве человек, упорно шагающий по кругу на протяжении десятков лет, не выглядит более нелепо и странно, чем все, что сделали или не сделали они? Я даже не могу похвастаться хорошей физической формой; у меня нарушено кровообращение, а Гесс, который ничего не делал и только сидел в своей камере, чувствует себя лучше, чем в первые годы заключения.

Я не могу притворяться перед самим собой: я искалечен. Да, судьи приговорили меня всего к двадцати годам тюрьмы, тем самым ясно давая понять, что я не заслужил пожизненного заключения. Но в действительности они уничтожили меня физически и духовно. Ах, эти глашатаи человеколюбия! Всего двадцать лет! А это была настоящая жизнь. Теперь ее не вернешь. И свобода ничто не восстановит во мне. Я стану чудаком с навязчивыми идеями, старыми мечтами и больше никогда нигде не буду своим. Этакий заключенный в увольнительной. Я говорю себе: не обманывай себя! У тебя пожизненный срок.

22 сентября 1965 года. Есть дивные стихи Гейне: «Я плакал во сне». Этим утром я проснулся в слезах. Только теперь я понимаю, почему Дёниц с его железными нервами в последние месяцы становился все более подавленным и вялым, почему он тихо плакал в последние часы своего заключения.

25 сентября 1965 года. Непрерывное чувство отчаяния. Одышка и тяжесть в груди. Не имею ни малейшего представления, как я справлюсь с этим на свободе. Впервые испытываю настоящий ужас. Стены камеры сжимаются вокруг меня. Чтобы чем-то занять себя, сажусь за стол и делаю новые выписки по истории окна. Весь день принимал таблетки транквилизатора «Милтаун», а вечером вдобавок выпил пригоршню снотворного «Беллергал». Надеюсь на спокойную ночь.

28 сентября 1965 года. Сегодня впервые за несколько дней появилось ощущение, что сердце начинает биться ровнее. Другими словами, я чувствую себя как человек, оправившийся от болезни.

30 сентября 1965 года. Этот срыв был неизбежен. Я сбросил тяжелый груз со своих плеч. Это был кризис? Или только начало кризиса? Я все еще слегка оглушен. Я не чувствую никакого облегчения от мысли, что завтра начинается последний год.

Год двадцатый

Переход через мексиканскую границу — Планы и подготовка к выходу на свободу — Старший сын выигрывает первый приз в архитектурном конкурсе — Шоукросс говорит, что он с Макклоем многие годы добивались моего освобождения — Карьера, основанная на смерти — Дом моих родителей горит во сне — Гесс обсуждает с Ширахом планы симуляции безумия — Гесс понимает, что этого делать не стоит — Весь этот уголь для одного Гесса

1 октября 1965 года. Через год в этот день меня уже здесь не будет. Я повторяю это себе снова и снова. Что-то вроде заклинания. После последнего срыва приходится напоминать себе, что 1 октября меня в Шпандау больше не будет.

4 октября 1965 года. Сегодня Джордж Райнер, пытаясь меня подбодрить, рассказал, какой психоз возникает ближе к концу длительного тюремного срока, иногда даже в последние часы перед выходом на свободу. Он слышал, что заключенных охватывает странное возбуждение. У одних появляются серьезные нарушения кровообращения, они обливаются холодным потом так сильно, что одежда промокает насквозь. У других отказывают ноги, и они не могут ходить без посторонней помощи. Некоторые наотрез отказываются покидать свои камеры. Я снова невольно вспомнил о Дёнице. Побледневший Гесс слушал очень внимательно.

— Да, я буду избавлен от этих проблем, но меня это не слишком утешает, — заметил он.

Развернувшись на каблуках, он ушел в свою камеру. Мне стало очень жаль его.