Шпандау: Тайный дневник

8 апреля 1951 года. Когда стоит такая чудесная погода, днем я обычно сижу в саду с Функом. Иногда поблизости прогуливается Нейрат, потому что Функ — прекрасный рассказчик, а русский директор уже несколько недель не показывался в саду. Сегодня Функ рассказывает занимательную историю о мажордоме Гитлера, Канненберге. Зимой 1939-го Гитлер вместе с нами решил разыграть этого толстого коротышку, и тот получил повестку с приказом явиться в «полк дымовой завесы». С тех пор охваченный паникой Канненберг стал все время крутиться вокруг Гитлера, с тревогой заглядывая ему в глаза — Гитлер тайком ухмылялся, обращая наше внимание на его поведение. Через несколько дней Канненберг, набравшись храбрости, подошел к Гитлеру с вопросом: нельзя ли что-нибудь сделать с этим приказом? Но Гитлер решил продолжить розыгрыш. Нет, ответил он, он не может сделать исключение; в этом правительстве нет такого понятия, как фаворитизм, нет никаких привилегий; это национал-социализм, а не насквозь прогнившая республика. Канненберг чуть не плакал, а Гитлер с тайным злорадством наблюдал за его отчаянием. В конце концов Канненберг выдвинул последний аргумент: его забота о благополучии фюрера, вероятно, важнее, чем управление генератором дыма на фронте. Тогда Гитлер расхохотался и на глазах изумленного мажордома разорвал официальную повестку.

Нейрат, десять лет прослуживший немецким послом в Риме и Лондоне и занимавший пост министра иностранных дел с 1932 по 1937 год, потерял дар речи. Он не мог понять ни сам розыгрыш, ни наше сегодняшнее веселье. Аристократ старой закалки, он был в шоке.

— Значит, вот что там творилось? Так шутил глава государства? Если бы хоть кто-то сказал мне тогда! Значит, вот как управляли рейхом? Так его и проиграли. — Он отворачивается, пожимая плечами. — По отношению ко мне Гитлер всегда вел себя пристойно, как и подобает государственному деятелю.

Улыбаясь, хотя и испытывая легкую тревогу, мы смотрим ему вслед. Его исхудавшая стариковская фигура уходит, как и его эпоха.

20 апреля 1951 года. Все еще работаю над проектом дома, и это занятие приводит меня в состояние эйфории. Много месяцев работы. Снова с рейсшиной и угольниками; вычерчиваю детали; начертил двенадцать листов на чертежной доске. Из-за плохого освещения работал только в Дневные часы, когда за окном светило солнце.

25 апреля 1951 года. Свидание с женой снова внесло сумятицу в душу. Когда я ее вижу, я понимаю, что не только меня приговорили в Нюрнберге, но и ее тоже. Трудно сказать, кто из нас больше страдает. Несколько дней после встречи с ней я не в состоянии с кем-нибудь разговаривать; я остаюсь наедине с собой и своими мыслями.

У Нейрата тоже было свидание. На этот раз его постаревшая жена и дочь приехали вместе. Возвращается он совершенно другим. Он с трудом скрывал признаки сердечного приступа, чтобы жена не волновалась хотя бы из-за этого. Но, по его словам, она все поняла и была бледной как смерть, когда прощалась с ним. Обычно сдержанный Нейрат сегодня выглядит расстроенным. Он несколько раз повторил, что потерял всякую надежду. Он измученно добавляет, что жена хочет снова приехать в августе. «Но к тому времени со мной уже, вероятно, будет покончено». Он первый из нас сдался. Нейрату семьдесят восемь лет.

Чтобы отвлечься, я решил вечером пойти на «Амфитрион» Клейста. «Сценарий» уже давно лежит у меня на столе. В первом акте иллюзия сохраняется. Но потом она начинает рассыпаться. Все разваливается. Гретель в комнате для свиданий. Я осознаю, что больше не переворачиваю страницы. В голове крутятся обрывки нашего разговора. В промежутках — снова Зевс с Алкменой. Нет никакого смысла. Я прекращаю. Интересно, это означает, что мой эксперимент с театром окончен?

Я прошу таблетку снотворного на ночь. Не раздумывая, сразу ее глотаю. Через полчаса она начинает действовать.

28 апреля 1951 года. Трава стала зеленой, на ореховых деревьях распускаются почки, желтые и синие анютины глазки, которые я посадил только позавчера, уже цветут. Побывав на свежем воздухе в саду, я впервые за долгое время снова хорошо сплю. Нейрату работа в саду тоже пошла на пользу. Дёниц ему помогает. Но по ночам у него все чаще случаются приступы астмы и тревоги.

Пиз принес новость: британцы хотят перевести нас из Шпандау на запад, в лагерь для интернированных лиц. Но я предпочитаю более короткий тюремный срок в суровых условиях длинному заключению в более благоприятных условиях. В любом случае неважно, что думает он или думаю я. Ничто не меняется.

4 июня 1951 года. Теперь я могу делать все что угодно в своей части сада. Весной я выкопал яму глубиной около полуметра и разбил сад камней; из нескольких тысяч кирпичей я построил подпорные стенки высотой от двадцати до сорока сантиметров. В качестве зарядки я перевез на тачке все кирпичи из неиспользуемой части сада.

— Что вы собираетесь делать с этими кирпичами? — поинтересовался Нейрат. — Впервые вижу, чтобы кто-то носил кирпичи в сад.