Шпаргалка для грабителей

Парень на минуту отошел, Алешка бросил гвоздь – и тот зарылся в вековую пыль прямо рядом с кисточкой.

– Найдет, – шепнул мне Алешка. – Он дотошный. Давай пока погуляем.

Мы погуляли невдалеке. Как говорит папа, в пределах зрительной и голосовой связи.

И вскоре голосовая связь дала нам истошный сигнал:

– Игорь Степанович! Уникальная находка!

Мы приблизились, сократив пределы зрительной связи до минимума.

Вокруг парня собралась целая толпа археологов. Они передавали из рук в руки Алешкин гвоздь и разве что не целовали его (гвоздь, а не Алешку, я даже забеспокоился – как бы они его не проглотили на радостях) и восклицали, не слушая друг друга:

– Кованый гвоздь!

– Четырнадцатый век!

– И в каком отличном состоянии!

– Хоть сейчас в стенку вбей!

– Э нет, коллеги, – веско произнес Игорь Степанович, главарь этой тусовки. – Это гвоздь не из стены, а из копыта. Такими гвоздями в четырнадцатом веке подковывали лошадей.

Алешка дернул меня за руку:

– Лучше бы я его себе оставил.

– У тебя что, лошадь есть, с копытом и подковой?

– Был бы гвоздь, – философски заметил Алешка.

А на раскопках назревали дебаты.

– Вряд ли, Игорь Степанович, это гвоздь от подковы. По нашим сведениям, в Сторожевой башне лошадей не ковали.

– И вообще их туда не пускали, – поддержала бородача девушка в шляпе, но без бороды. Что ее, в общем-то, не портило.

– А как же гвоздь мог оказаться здесь?

Разгорелась дискуссия. Заварил Алешка кашку, подбросив гвоздь в то место, где его никак не могло быть. Самое время смываться. И укрыться на своей территории. Заодно и на Кистинтина полюбоваться.

Да и самое время было возвращаться в гостиницу, ужинать. Об этом говорили не часы, а наши желудки. Пакет сока давным-давно уже растворился в их недрах.

Но поужинать вовремя нам не удалось. На Б. Липовой нас перехватила Митревна.

– Директор, – окликнула она меня, – ну-ка, подсоби.

Бабка сидела на скамейке, а рядом с ней громоздились мешки, сумки и молочный бидон.

– Завтра рыночный день в центре, – объяснила она. – А у меня тут оказия подвернулась. Подсоби товар до речки снесть.

Оказией оказался местный рыбак дядя Сеня. Он собирался сплавиться вниз по реке, а уж заодно доставить и бабку в центр, к рыночному дню.

Вещей у бабки было много, но не тяжелые. Большой, но очень легкий мешок с липовым цветом, который она уже успела подсушить для продажи, немного других трав в узелках, бидон с козьим молоком и какие-то «пользительные» порошочки (тоже из сухих трав) в маленьких коробочках (из-под сигарет, кажется).

Все это бабуля тараторила нам по дороге.

– Вечерком у золовки чайку попью, переночую, а утречком, в самый рассвет, – на вокзал, бизнес делать.

Мы уже спускались к реке, как вдруг откуда-то выскочил заполошный Кистинтин и промчался было мимо нас к гостинице, но, заметив Алешку с мешком на плече, круто затормозил – аж подметки завизжали.

– Что несешь, туда-сюда? – спросил он, не переведя дыхание.

Я не успел ответить, как Алешка небрежно бросил:

– Лебединые перья.

– Чего?!

– Того. Лебединые перья, – повторил Алешка для туповатых.

– А... А зачем тебе?

– Перину буду делать, – Алешка эту фразу произнес, состроив максимально хитрую рожицу. Знаю, мол, да не скажу.

– Перину, да? – Кистинтин напряженно соображал. – А зачем?

Хороший вопрос. И ответ был достойный:

– Гвозди буду ею заколачивать. В подковы.

– Здорово врешь! – дошло до Кистинтина. – Отдавай перья! – И он вцепился в мешок. – И бумажку отдай! Ты ее спер! Я знаю, ты был в музее!

Лучше бы он этого не делал. В бой бросилась Митревна. Она шла немного впереди и все время бормотала про свой бизнес. Так что в ситуацию врубилась не сразу. Зато решительно. И без всяких разговоров ахнула Кистинтина по башке своей кошелкой. Тот выпустил мешок и сел на землю.

А мы пошли дальше. Только Алешка обернулся через несколько шагов и зачем-то сказал:

– Не плачь, туда-сюда. Бумажка опять в музее. – И почему-то ткнул себя пальцем в живот.

А мы помогли Митревне загрузить ее товар в лодку, заодно договорились с дядей Сеней, что он даст когда-нибудь на ней покататься, и пошли, проголодавшись еще больше, в гостиницу.

Когда поравнялись с Кистинтином, который все еще сидел на сырой земле и ошалело скреб пятерней затылок, он привстал и сказал:

– Эй, постоялец, где, говоришь, бумажка-то? В музее?

Алешка сделал удивленные глаза и ответил с недоумением:

– Я говорил? Я ничего такого не говорил. – А когда мы отошли подальше, хихикнул: – Бумажки разные бывают. Да, Дим?

Я не понял, что он хотел этим сказать, но на всякий случай согласно кивнул.

Глава VII Засада в бочке

 В общем, мы с Алешкой развлекались как могли. А вот папа с каждым днем становился все мрачнее и скучнее. И все время о чем-то сосредоточенно думал. И все время они с Шишкиным куда-то ездили и о чем-то советовались. Шишкин даже похудел немного. Мне иногда казалось, что он чувствует себя перед нашим папой неловко, будто в чем-то виноватым. Хотя папа всегда общался с ним по-дружески, не как московский полковник с липовским майором.