Другим не менее, а возможно, и более ярким примером является Тристан Лермит, вошедший в русскоязычную историю и литературу под именем Тристана Отшельника (именно так переводится с французского его фамилия). Мы встречаем этого персонажа и у Вальтера Скотта в «Квентине Дорварде», и у Виктора Гюго в «Соборе Парижской Богоматери». Об Отшельнике пишут как о человеке «неясного происхождения», поскольку ни год его рождения, ни место рождения неизвестны, и никто точно не знает, откуда он взялся. Но – взялся. Служил еще Карлу Седьмому, сделал карьеру, дослужился до позиции советника короля, а следующий монарх, Людовик Одиннадцатый, сделал Отшельника «великим прево Дома короля Франции» (проще говоря, главным по отправлению правосудия). Жестокий и беспощадный, Тристан Лермит специализировался на пытках и физических расправах с неугодными. Его называли «бешеным карателем короля». Число жертв Отшельника подсчитать трудно, учитывая, что деяния свои он не стремился афишировать, но старинные историки полагали, что на его совести не меньше 4 000 (!) убитых и замученных. Людовик своего прево ценил и очень любил, держал при себе до самой смерти и ни разу ни за что не наказал.
Помимо совершенно безнравственных поступков, которые аккуратно именуют политическими интригами, Людовик действовал и обычными, издавна принятыми методами. В 1461 году, как вы помните, у него родилась дочь Анна, а через три года, в 1464 году, вторая дочь, Жанна. Их следовало правильно выдать замуж, чтобы привязать к короне дома строптивых принцев, поэтому старшую девочку сделали женой Пьера де Божё из дома Бурбонов, а младшей выбрали мужа из Орлеанского дома, Людовика, внука убитого в 1407 году Людовика Орлеанского и сына того самого Карла Орлеанского, который пробыл 25 лет в английском плену. С Анжуйским домом король разобрался почти правовым путем: выбил составление завещания в пользу короны. Бретонский дом «сломался» (правда, не окончательно) из-за подкупов и посулов, которые Людовик щедро раздавал влиятельным дворянам. Алансонов затерроризировали преследованиями. С Бургундией договорились. Как? Это отдельная история, мы к ней еще вернемся.
Так мало-помалу Людовик собрал под одной короной одиннадцать провинций и стал полновластным монархом на территории Франции. Его власть не распространялась только на королевство Наварру и герцогство Бретонское. Считается, что именно он создал во Франции абсолютную монархию. А что полезного сделал? Да много! Он очень уважал науку и образование, ценил медицину и хирургию, реорганизовал медицинский факультет в Парижском университете, основал в Сорбонне типографию, поощрял торговлю и промышленность, создал относительно стабильное почтовое сообщение. Деньги госбюджета тратил рачительно и пускал их только на дело, а не на собственные увеселения и избыточный комфорт. Разумеется, налоговое бремя не ослабло, и народ был недоволен, поскольку считал, что Людовик, как и прежние монархи, расходует казенные денежки на свои забавы и удовольствия. Общественное мнение порой бывает так несправедливо!
Да и в целом в быту король Людовик Одиннадцатый был неприхотлив, к красивой нарядной одежде интереса не питал, одевался скромно и просто, чтобы не сказать – дешево. Любая демонстрация богатства вызывала у него отторжение, он скупился тратиться на себя и свои удовольствия, но при этом мог платить огромные взятки и делать щедрые подарки нужным людям. Вальтер Скотт видит в этом проявление противоречивости характера короля, но мне кажется, что никакого противоречия здесь нет, просто мы видим две ветки, растущие из одного ствола, которым является в данном случае представление о том, что платить имеет смысл только за то, что приносит практическую пользу. Если нужно купить человека, который будет вести себя так, как выгодно королю, то никаких денег не жалко, они идут «на дело». А яркие дорогие ткани и вещи из драгметаллов – никому не нужное баловство, в котором нет ни малейшего смысла. Посмотрите, какое замечательное описание короля дает Виктор Гюго: «весьма убого одетая фигура… угловатые колени, тощие ляжки в поношенном трико из черной шерсти, туловище, облаченное во фланелевый кафтан, отороченный облезлым мехом, и в качестве головного убора – старая засаленная шляпа из самого скверного черного сукна». Если сверяться с текстами хронистов, то выходит, что в романе знаменитый писатель против истины не погрешил ни на йоту.