И парламент купился. Он слишком долго бездействовал, им пренебрегали, с ним не считались. И он готов был на решительные меры, первой из которых стало аннулирование завещания Людовика Тринадцатого. Что ж, можно понять. Парламент ведь состоит из людей, которым не чуждо ничто человеческое, а мы хорошо помним, чем обернулось пренебрежение и унижение Людовика Тринадцатого в детстве. Молчал, терпел, сдерживался, а потом рвануло: убийство Кончини, высылка матери.
Получив регентство, королева тут же назначила Мазарини первым министром, а Мазарини, в свою очередь, добросовестно продолжал курс своего предшественника Ришелье по централизации власти и управления. Это звучит протокольно и сухо, а что же происходило на самом деле? Откуда брались недовольные? Что им не нравилось? Да все просто: любая централизация власти подразумевает, что у руководителей на местах полномочий становится все меньше и меньше. А полномочия, как известно, штука, так сказать, коррупциогенная: если в твоей власти принять то или иное решение, то велики возможности эти решения продавать за деньги. Чем меньше полномочий, тем меньше денег у земельного руководства, то есть у герцогов, графов и прочих титулованных особ. С одной стороны, уменьшение масштабов коррупции – это на благо любой стране, но с другой стороны, если все указания идут из центра и подлежат неукоснительному исполнению, то как быть с учетом местных особенностей? В общем, тут не все так просто, как кажется. При Людовике Тринадцатом дворяне ненавидели Ришелье за то, что первый министр планомерно отбирал у них власть и возможности. Когда его место занял Мазарини, многие поверили, что наступят улучшения. Мазарини – мягкий, обходительный, льстивый, не упорствует в своих мнениях и оценках и всегда готов их изменить.
Но мягкость была лишь видимостью, и ожидания обнадеженных оказались обманутыми. Очень скоро начало зреть недовольство самим первым министром и теми мерами, которые он продвигал. На войну нужны деньги, казна истощена, в парламент постоянно подаются бумаги о введении все новых и новых налогов. Причем эти налоги уже напоминали обычные поборы. Например, Мазарини придумал, что за право передать свою должность по наследству нужно «откатить» изрядную сумму в госбюджет. Парламент начал все чаще отклонять фискальные проекты, которые вносил кардинал.
И вот тут… Но отступим чуть-чуть назад. Еще жив король Людовик Тринадцатый, но Ришелье уже умер, и все, с кем первый министр в свое время плохо обошелся, стали возвращаться и группироваться вокруг королевы. Ведь Анна Австрийская и Ришелье – давние враги, так что отныне все эти люди могли рассчитывать на полную поддержку королевы. Поначалу так оно и было. Вернулась политическая интриганка герцогиня де Шеврез, вернулась ее мачеха Мария де Монбазон (папина вторая жена), вернулся герцог Вандомский с двумя сыновьями… А вы, поди, уже и забыли, кто это такие? Напоминаю: Сезар де Бурбон, герцог Вандомский, – это внебрачный сын Генриха Четвертого от Габриэль д’Эстре. Сыновья герцога – Людовик, герцог де Меркёр, и Франсуа, герцог де Бофор. Ну хоть про Франсуа-то вспомнили? Это тот молодой дворянин, которого некоторые историки прочат на роль возможного отца Людовика Четырнадцатого. К нему очень нежно относилась Анна Австрийская и доверила ему воспитание своих сыновей. И похоже, у Бофора были какие-то основания полагать, что он сможет получить в свои руки большую власть.
Целый ряд в прошлом опальных деятелей кружили рядом с королевой, предвкушая, как сейчас начнется расправа с теми, кто был предан Ришелье. Однако ничего почему-то не происходило. Мазарини правил, политический курс не менялся. Вернувшиеся поначалу этого не замечали, они ждали, что вот-вот прорвутся к власти, вели себя высокомерно и заносчиво, словно уже держали бога за бороду. Особенно воодушевились они, когда король умер и Анна стала полновластным регентом. Но в конце концов прозрели и спохватились. Их слишком долго не было при дворе, и они не сразу осознали, как сильно влияет Мазарини на королеву. А может, просто не догадывались, настолько дорог он ее женскому сердцу. Не говоря уж о том, что, по мнению ряда историков, овдовевшая королева и ее первый министр тайно вступили в брак.