Шпиль

По углам средокрестия было четыре опоры. Каждая поднималась кверху, словно густая купа деревьев, кроны которых поддерживали свод. Вверху, на высоте ста двадцати футов, было сумрачно, и глаз не мог проследить сплетение ветвей вокруг деревянного щита, которым была прикрыта отдушина посередине. Мастер подошел к юго-западной опоре и хлопнул ладонью по одному из стволов. Камень был гладкий, и пыль не держалась на нем; рука встретила свое искаженное отражение.

— Они кажутся вам толстыми и прочными, отец мой?

— Беспредельно.

— Но приглядитесь, как они тонки в сравнении с собственной длиной!

— В этом их красота.

— На них опирается только свод. Они никогда не были рассчитаны на тяжесть, много большую своего веса.

Джослин вздернул подбородок.

— И все же они достаточно прочны.

Теперь мастер улыбался так же двусмысленно, как ризничий.

— Преподобный отец, а как вы стали бы строить такую опору?

Джослин подошел к опоре и пристально вгляделся в нее. Каждая колонна была толще человека. Он провел пальцами по камню.

— Видишь? Тут проходят поперечные щели или швы. Как они у вас называются? Стыки? Наверное, обтесанные камни клали один на другой, как дети складывают кубики.

Улыбка мастера становилась все мрачней.

— Вы называете этих людей праведниками, преподобный отец. Что ж, возможно, они были честные. Но можно было сделать и по-другому.

Мимо опор, хромая, прошел Пэнголл. Следом за ним, передразнивая его, крался подручный. Он точно так же ковылял бочком, точно так же держал голову, и даже взгляд у него был такой же свирепый. Пэнголл резко обернулся, подручный остановился как вкопанный и грубо захохотал. Пэнголл, что-то бормоча, ушел в свое царство.

— А теперь вот что, Роджер. Этот человек…

— Пэнголл?

— Он верный слуга. Вели своим людям оставить его в покое.

Мастер молчал.

— Роджер!

— Он дурак. Почему он не понимает шуток?

— Шутка или не шутка, а пора это прекратить.

Мастер равнодушно взглянул на дверь в Пэнголлово царство и промолчал.

— Роджер… Зачем непременно издеваться над ним?

Мастер быстро взглянул на Джослина. Где-то глубоко внутри оба ощутили толчок, словно колесо вдруг попало в колею; и Джослин почувствовал, как на губах у него трепещут слова, и он мог бы их вымолвить, если б не эти темные глаза, которые так прямо смотрят в его глаза. Словно что-то вот-вот должно было случиться.

— Роджер!

Из капеллы Пресвятой девы шла по галерее кучка прихожан, и впереди всех — Рэчел, без умолку треща языком. И слова, трепетавшие на губах Джослина, замерли.

— Зачем это?

Роджер Каменщик уже снова отвернулся к яме.

— Чтобы отвести беду. Есть у нас такая примета.

А Рэчел, покинув остальных, быстро шла к ним по каменному полу, она размахивала руками и быстро разевала рот, а потом они услышали ее голос:

— Им-то и не снилось, что ихний фундамент раскопают прежде Судного дня, а ведь тоже небось подрядились сделать все по совести, и вот теперь мой муж… — Она кивала и вся тряслась от рвения и не просто придерживала подол, а задирала его так, что открывались неуклюжие ноги. — Ведь ты знал, что там щебень и березовый настил, правда, Роджер? Он всегда все знает, милорд… — «Милорд!» Как будто она не женщина, а каноник и имеет право голоса в капитуле! Она словно говорила всем телом, вытаращив черные глаза, совсем не такие, какие должны быть у добропорядочной, скромной англичанки («не такие, как у застенчивой Гуди Пэнголл, моей возлюбленной дочери во Христе»), будто смыслила что-то в строительном деле и смела прекословить мужчине! Эта Рэчел, темноволосая, темноглазая, напористая, неумно болтливая, могла в случае надобности послужить самым убедительным доводом в пользу безбрачия… — Простите, милорд, но скажу вам, я в этих делах кое-что смыслю, и, помнится, старый мастер, который выучил Роджера, говорил: «Дитя, — это он меня так называл, потому что Роджер был тогда у него в подмастерьях, — дитя, шпиль должен уходить вниз на столько же, на сколько вверх» — или нет, кажется, наоборот: «вверх на столько же, на сколько вниз». Понимаете, он что хотел сказать… — Она склонила голову набок, загадочно улыбнулась и ткнула пальцем чуть ли не в самое лицо Джослину. — Он хотел сказать, что тяжесть снизу должна быть такая же, как сверху. И ежели строить на четыреста футов в высоту, так и в глубину надо на четыреста футов. Правильно, Роджер? А, Роджер?