Шпилька

Его задержали в ту же ночь после трагедии в ресторане и маринуют в изоляторе до сей поры. Сначала всё казалось не таким серьёзным и все, в том числе и Ева надеялись, что Алексея выпустят сразу же на второй день, уточнив некоторые детали. Но что-то пошло не так, и прокурор дал санкцию на его арест сначала на пятнадцать суток, потом срок продлили до тридцати и так он продляется до сих пор. Скорее всего, Алексею придётся сидеть в камере до суда, и ещё неизвестно, чем он закончится. Всё-таки нашлась пытливая ищейка, которая усмотрела связь между гибелью за короткий срок аж троих из четырёх акционеров «Олимпа». Всё конечно вилами на воде и конкретных доказательств у следствия нет, но под залог Алексея почему то не выпускают. Что самое интересное, даже нанятый маститый адвокат, хорошо известный в этом городе пока не может добиться его выкупа. Он не понимает, почему так происходит, ведь на своей практике он вытаскивал под залог даже настоящих матёрых преступников. Тут же пока одни догадки и предположения, и само дело адвокат рассматривает как сто процентов выигрышное.

Как бы то ни было, но бывшему главе и последнему акционеру «Олимпа» приходится коротать дни в сырой холодной камере. А пока Алексей отдыхает, Ева вынуждена единолично тянуть лямку управления «Олимпом» и всем, что с ним связано. Первой её заботой на этом поприще стали похороны Глеба. Она достойно справилась с этой задачей, устроив шикарное прощание и поминки в «Моцарте». А потом она занялась конторой. С упоением женщины, которая заходит в квартиру к холостяку, и, видя многолетний бардак, кидается его убирать, она начала разгребать накопившиеся и слежавшиеся проблемы и выметать протухших и уже начавших попахивать сотрудников. Она вдруг обнаружила в себе дар прирождённого управленца. Ей очень легко даётся работа с людьми, документами, клиентами и партнёрами, она словно всю жизнь была директором. Она управляет «Олимпом», словно он всю жизнь принадлежал только ей.

***

– Не густо! – позолоченный колпачок ручки стучит о дубовую столешницу. – Не густо! И дебиторка растёт как на дрожжах. Дима, это кстати, опять в твой огород камень.

Коммерсант болезненно морщится от очередного щелчка хлыста.

– Ева Александровна, но это ведь следствие нашей новой политики, за счёт которой мы и отвоевали часть рынка. Большинству «ВИП» клиентов мы отгружаем продукцию с отсрочкой платежа…

– С отсрочкой, но не с просрочкой, Дима! – Голос Евы грубеет, скатывается к баритону. – Десять миллионов просроченной задолжности это что?

Повисает пауза. Дима молчит, зная, что чтобы он сейчас не начал говорить будет тут же парировано. В его голове крутится фраза из американских боевиков: «Всё что вы произнесёте, может быть использовано против вас»!

В звенящей тишине ручка монотонно отбивает дробь о столешницу.

– Дима, к завтрашнему утру предоставь мне полный список должников и план работы по каждому.

Коммерсант, довольный, что так легко отделался, покорно кивает.

– Вопросы? – Она в очередной раз обводит глазами стол с прячущими взгляды подчинёнными. – Вопросов нет? Ну тогда за работу.

Прозвенел звонок, и радостные школяры, громко отодвигая стулья и весело суетясь, спешат к выходу из класса.

– Семён, задержись на минутку!

Фраза произнесена номинально, потому что начальник службы безопасности и так не спешит подняться из-за стола. Ему не важно, произнесёт ли она эту знакомую всем фразу, или в пылу суеты и деловой горячки забудет сказать заветные слова. Ему не важно, потому что планёрка всегда заканчивается одинаково. Директор предпочитает оставлять после совещания только одного человека. Здесь нет ничего удивительного, поскольку информация, которую доносит главный шпион, не предназначена для посторонних ушей.

Когда последний сотрудник закрывает за собой дверь, она встаёт, и, вбивая длинные шпильки в дубовый паркет, не спеша идёт вдоль стола, обходит кресло с запрокинувшим назад голову Семёном, заходит ему за спину, запускает тонкие изящные лианы рук ему под рубашку, кладёт подбородок на жёсткую щетину русых волос.

– Киса, я соскучилась! – Она опускает голову ниже и мягко кусает его за мочку уха, возбуждая мириады мурашек, которые мгновенно разбегаются по его коже. Он поворачивает к ней наливающееся румянцем лицо, и их губы встречаются. Лёгкий французский поцелуй через несколько мгновений переходит в более глубокий. Кончики языков пляшут, играют, сплетаются. Разорвав затяжной поцелуй, она несколько раз мягко прикасается губами к его щеке, а потом крепко прижимает его к себе.

– Судя по этому нежному заходу нам снова не удастся провести вечер вместе? – спрашивает он.

– Нет, Киса! Какой ты у меня понятливый! – Мягкий шёпот обдаёт теплом ушную раковину.

– И что у тебя сегодня?

– В четыре встречаемся с адвокатом, а потом я поеду к нему в изолятор…

– Но ты ведь там не до ночи пробудешь? Можем встретиться позднее.

– Нет, мне нужно будет всё обдумать, собраться с мыслями. Дай мне ещё немного времени, я должна сделать всё, чтобы его вытащить.