Шпион

Я немедленно начал изучать планы наступления, потому что и у меня возникли некоторые идеи. Нам следовало наступать к северу от Ланса, тогда как французы атаковали бы с юга. Между двумя участками наступления была “дыра” в несколько миль. Мы надеялись, что нам удастся охватить Ланс и развить наступление на незащищенные территории позади него. Весь успех операции, как я видел, зависел от того, успеем ли мы достичь незащищенных территорий позади двух линий обороны, пока немцы не подтянут резервы. Конечно, на месте были небольшие местные резервы, но с ними мы вполне могли бы справиться. Потому я начал изучать карты железных дорог. Железнодорожная схема в районе Ланса достаточно сложна, потому что это район шахт, и тут много боковых ответвлений, запасных путей, узкоколеек и прочих вспомогательных линий. Но сам Ланс был одним из самых важных пунктов, через который подкрепления могли бы попадать к месту сражения. Из Ланса они могли бы двигаться либо в район Юллюша либо в район Вими — в зависимости от ситуации. Было только две железные дороги, которые вели в Ланс, и по ним можно было перебрасывать любые подкрепления. Эти две дороги смыкались примерно в миле к северу от деревни Авион. И если вывести это место смычки магистралей из строя — хотя бы на сутки — в первый день битвы, тогда наше наступление могло бы достичь решающего успеха. Я рассказал об этой идее моему шефу, который не страдал недостатком воображения. Тем не менее, в этом вопросе он оказался пессимистом. Он сказал, что не видит, каким образом это можно было бы сделать, но он был не против дать мне возможность попытаться. Он предоставил мне всю возможную свободу для выполнения плана и пообещал любую помощь в его подготовке. И он выполнил свои обещания.

Это мое приключение началось недели за три до сражения. Мы взяли небольшую группу пленных в ходе небольшой атаки между Ла Бассе и Живанши. Как обычно, я незаметно присоединился к этой группе пленных, в немецкой форме. Среди немцев был один человек примерно моего роста и даже походивший на меня лицом. Еще важнее было то, что у него был необычный внешний признак — его волосы были настолько светлыми, что казались почти белыми. Такие свойства были мне на руку. Как обычно узнают человека? Не по его обычным чертам, а по какой-то одной, но необычной детали внешности.

Как только я его увидел, я понял, что именно он будет моей добычей. В последующем, когда мы сообщили немцам фамилии всех взятых нами в плен, об этом человеке не было сообщено ничего. А когда пленные в своих письмах домой писали, что Эрнст Каркельн был взят вместе с ними в плен, наша цензура задерживала эти письма на несколько недель, пока мой эксперимент не был закончен. Я собирался вернуться к немцам — под видом Эрнста Каркельна.

Три недели я прожил с этим человеком. Я доверился ему, и он говорил со мной откровенно. У него не возникало никаких подозрений. Да и откуда им взяться? Тем более что говорил я с ним не о военных делах, а только о личных. Он часами бесконечно мог рассказывать о своей семье — о девушке, которая ждала его, чтобы выйти за него замуж.

Он показывал мне ее фотографию и рассказывал все подробности о ней. Он говорил о своем батальоне — какие офицеры были добрыми, а какие — нет, какая древняя родословная у некоторых из них, причем в этих родословных, похоже, свиньи и коровы играли очень важную роль. Казалось, что не было ничего, что я не знал бы о нем. На самом деле спустя три недели я больше не был капитаном Бернардом Ньюменом, а стал рядовым Эрнстом Каркельном, из 138-го баварского полка.

Перед тем, как отправиться в лагерь военнопленных, я проинструктировал Мэйсона, чтобы он подготовил решение других проблем, связанных с моим планом. Как мне перейти линию фронта? Это было трудным вопросом. Возможно, удастся ночью переползти через нейтральную землю и добраться до немецких окопов. Но это было очень рискованно. Больше того, это не совсем точно соответствовало моим планам. Если мне удастся доползти до немецких траншей, причем немцы будут видеть, что я появился с английской стороны, они, несомненно, тут же отправят меня в мою часть, что никак не могло бы быть мне на пользу. Это было моим официальным доводом против такого метода переброски. На самом деле (теперь я могу в этом признаться) меня больше всего беспокоило то, что ползти мне придется с несколькими динамитными зарядами, и не требуется большого воображения, чтобы представить себе, что случилось бы, если бы случайная пуля вдруг задела бы мой ”багаж”.

Потому я решил воспользоваться самолетом, который высадил бы меня в немецком тылу. Такое уже удавалось раза три-четыре, когда мы высаживали агента разведки — или, если называть вещи своими именами, нашего шпиона. Трудность состояла в том, как вернуться назад с помощью этого метода. Но Мэйсон разработал детальный план вместе с очень храбрым молодым летчиком из авиационного корпуса и смог меня убедить, что у меня будут большие шансы на успех.