Шпион Его Величества

Неделя в Ростоке оказалась для меня чрезвычайно напряженной, приходилось все время проводить рядом с Петром Алексеевичем, на которого напала рабочая лихорадка. Чуть сделаешь шаг в сторону, как раздавался матерный окрик государя, который требовал, чтобы я немедля представал пред его глазами. По-моему, государь никогда еще не писал такого огромного количества личных и государственных писем. Дьяки Ваньки Черкасова работали не покладая рук круглые сутки напролет с раннего утра и до раннего утра, им просто некогда было поспать. Хорошо, что Ванька догадался наших писарей для работы разбить по сменам, пока одна смена отдыхала, другая смена скрипела гусиными перьями, контролируя передвижение гонцов и курьеров. Одним словом, эти старания Ваньки Черкасова позволили мне немного больше времени и внимания уделять своим скрытым делам.

Чуть ли не одновременно из Москвы пришли две секретные цидульки, одна была от князя-кесаря Федора Юрьевича, в которой он сообщил о прибытии в Москву моего гонца. Помимо этого, большая часть этой записки был посвящена его рекомендациям в отношении того, как охладить пыл английских дипломатов, с тем чтобы они особо рьяно не лезли в глубинные дела политической деятельности государя Петра Алексеевича. Вторая записка была от поручика Иоганна Зейдлица, в которой он информировал меня о прибытии в Москву, получении офицерского чина и новой работы по старой специальности.

Прочитав и уничтожив записку Зейдлица, я с горечью подумал о том, что, помимо Ваньки, мне нужен еще хотя бы один помощник по тайным делам. Когда ты один, то у тебя никогда не хватит времени даже на то, чтобы аккуратно продумать все дела и принять по ним соответствующие решения. А кто же эти дела исполнять будет, когда на чтение одних только агентурных сообщений из различных стран светлый день уходит? Да еще государь без меня очень нервничает, не будешь же в его присутствии вести переговоры или принимать агентов для беседы. Жаловаться же государю и говорить ему, что не успеваешь с работой, нельзя: на практике это означает самому себе удавку на шею накидывать.

Еще в предыдущем письме князю-кесарю Ромодановскому я писал об этой моей личной проблеме. Этот умнейший человек правильно понял мою проблему и, недолго думая, ответил:

«Умный командир — это не тот командир, что сам все делает и во все дыры свой нос сует. Умный командир — это тот человек, который ничего не делает, везде успевает, а свою работу на чужие плечи переваливает и строго контролирует ее исполнение».

Целый день из головы не уходил этот совет просвещенного в таких делах боярина, и в конце концов я нашел выход из своего, казалось бы, безвыходного положения. Первым делом я отправился к Ваньке Черкасову и потребовал проект «Устава воинского», который Петр Алексеевич собирался вот-вот утверждать. В параграф устава, в котором говорилось о создании генерал-квартирмейстерской службы, я в обязанности этой службы твердой рукой вписал: «эта служба обязана… производить разведку». Ванька схватился за голову и тихо запричитал, что за такую правку устава ему Петр Алексеевич голову оторвет. Я внимательно посмотрел в глаза Ивана Антоновича Черкасова и подумал, неужели и этот человек, которого я с таким трудом вытащил из глухой русской провинции и сделал своим заместителем, предает меня. Но Ванька правильно понял значение этого моего взгляда и, отрицательно замотав головой, повалился передо мной на колени.

Уже вечером Петр Алексеевич при очередной нашей встрече, кивнул головой в сторону кипы бумаг, лежавшей на его столе, и спросил:

— Ты чего себе, Лешка, позволяешь и мараешь бумагу непонятными словесами о какой-то там разведке? Давненько я дубиною не прохаживался по твоей зажравшейся спине?!

Но я был спокоен и тверд, как скала. Глядя государю в его полубезумные глаза, я, четко выговаривая каждое словечко, высказал государю свое мнение о делах разведывательных и о потребности их организации. Петр Алексеевич несколько прошелся по кабинету, склонив голову и на меня не посматривая. Затем остановился и сказал:

— Ну что ж, быть посему! Что еще хочешь в этой связи мне рассказать?

Я решил идти до конца, отступать мне было некуда, все равно государь с меня спрашивать будет. Несколькими словами я рассказал государю об «черных кабинетах», [70]которые, подобно грибам в лесу после теплого дождичка, вырастали при каждом европейском монархе. Я только начал рассказывать о том, как этими черными кабинетами производится перлюстрация писем иностранных послов при дворе государя, как заметил, что глаза Петра Алексеевича приобрели специфический блеск. Своим рассказом о перлюстрации я одним только выстрелом поразил центр мишени, государь Петр Алексеевич загорелся этим делом.

Перестав бессмысленно носиться из угла в угол кабинета, он остановился передо мной и, сверху буравя меня своими сейчас уже безумными глазами, скалясь черными зубами, молвил: