Шпион по найму

Я прибавил газа и, когда «девятка» втянулась вслед за мной в скорость, затормозил до юза, заставив преследователей упереться в задний бампер моего «Форда». Продолжая игру, я описал третий круг, снова объезжая паркинг, делал вид, будто разгоняюсь для отрыва. Поравнявшись с контейнерами, я опять резко встал, переключил скорость, сдал задним ходом, вдавился в передний бампер «девятки», грубо отжав её назад, и заклинил парочку между «Фордом» и мусорными контейнерами.

До «девятки» хватило прыжка. Я рывком открыл дверь со стороны длинного, правой рукой нейтрализовал его, а левой, выключив зажигание, вытащил, слегка погнув в спешке, ключ, на котором болтался казенный брелок с номером.

Удивительно, но второй не сопротивлялся. Сидел неподвижно.

Охранники в три рукава протирали запотевшее окно будки, но не посчитали необходимым вмешиваться.

Я услышал, как за спиной порыв ветра захлопнул дверь «Форда».

Я открыл заднюю дверь «девятки» и сел. Сдавив шейные позвонки обоим, приказал:

— Руки перед собой. Иначе сделаю смертельно больно. Смертельно.

— Мы и сидим, — сказал тот, который покороче. — Не психуй.

Водитель приходил в себя.

— Почему на хвосте висите? — спросил я.

— Хотели посмотреть, каким рейсом улетаете, — снова сказал короткий. Видимо, он считался старшим.

— Чьи вы?

Мне послышалось, что короткий хмыкнул.

— Давайте-ка покончим с этой нелепой позой, — сказал он. — Никто не бросается на вас врукопашную. И вам бы не следовало распускать руки. Это смешно. По крайней мере, поступать так с вашей стороны…

— Что значит, с моей стороны? Вы — чьи?

Он опять хмыкнул. И с явным интересом спросил:

— Вы действительно не собираетесь улетать из Таллинна?

— Заткнись, — сказал я.

— Слушай, вылезай тогда, — очнувшись, сказал длинный. — И мы тебя не видели. Давай так пока договоримся. Подходит?

Я вылез из машины и зашвырнул ключи зажигания в сточную канаву под решетку, сквозь которую стекала коричневатая жижа.

Они промолчали. Сидели неподвижно, с бесстрастными лицами.

Проезжая мимо будки охранников, я кивнул. Все трое, как автоматы, отдали воинскую честь. Они и не подумали опускать шлагбаум.

В Таллинне я припарковал «Форд» на площади Выру. До явки оставалось двадцать минут, которые я употребил на завтрак с безвкусным прибалтийским кофе, приторными круассанами и рюмкой горячего глинтвейна в баре «Каролина». При свете дня я убедился, что зеленоватый цвет двух ваз у входа в бар остался таким же, как и пять лет назад. Марина бросила в них монетку, «чтобы вернуться».

Вдруг я подумал: из трех ночей, проведенных в Лохусалу, молодцы с белесыми бакенбардами пропустили одну — когда приезжала Марина.

Жизнь, которую я вел, в любом человеке выработала бы склонность верить в невразумительные предощущения и учитывать их в своих действиях ещё до того, как они становятся вразумительными.

Триста лет назад плотной массой, раскинувшейся на десятки, а может, и сотни километров, азиатские крысы ринулись из степей через Волгу в Европу. Миллионы были сожраны хищными птицами, разорваны рыбами в реках, занесены снегами и затоптаны сородичами. Но завершившие поход и рассеявшиеся по Европе уже не были теми крысами, которые вылезли из своих нор в Азии.

Притчу рассказывал покойный папа. Советовал приберечь в памяти на случай, как говорил он, если доведется оказаться среди родимых осин. Не знаю, помнил ли он, что Иуда повесился именно на осине. В любом случае, осины в России, и не только они, родными не показались. Я стал крысой, которая забыла, из какой норы вылезли предки. Не помнила этого и Марина, так что и малейшей основы — вроде, скажем, землячества — для того, чтобы ей верить, у меня никогда не было…

Потягивая глинтвейн, оказавшийся необыкновенно вкусным, я боковым зрением приметил, как напряженно натянут ремешок махровой лимонной сумочки через плечо полноватой девицы с лимонной же пластиковой заколкой в волосах. Такого же лимонного цвета нитяные перчатки высовывали растрепанные пальцы из-за борта черной куртки с молнией, куда они были небрежно заткнуты. Пушка в ридикюле?

Девица спросила горячего шоколада.

Я бы завершил эту часть рассказа несомненно талантливо: «И снова меня спасла наблюдательность. Как обычно, я первым выхватил оружие».

Невразумительные предощущения могли завести далеко. Неужели я трусил?

Террористка достала из лимонной сумочки термос и, погрев о высокую фарфоровую чашку ладони, слила в него исходивший паром шоколад.

Скелет Велле, едва я вошел в лавку, снизошел до выхода из-за прилавка и рукопожатия. В салоне за ширмой Ефим Шлайн, распластавшись на диване, по-гусиному вытягивал шею, исхитряясь в полулежачем положении отпивать из большой чашки куриный, судя по запаху, бульон.

— А-а-а, — сказал Ефим, шмыгая носом и всесторонне рассматривая пирожок с печенкой, который держал в замасленных пальцах.

— Деньги принес? — спросил я.

Марика едва ли не швырком поставила передо мной такую же чашку. На ней под мрачноватой обезьянкой по-английски значилось: «Не трогайте меня, я переживаю кризис».

— Спасибо, — сказал я Марике. — Я позавтракал. Я бы не отказался от чашки настоящего кофе.