Шпион по найму

Ефим пробежался мелкими шажками от ванной к балконной двери и обратно, стряхивая на ковре, в том месте, где мы сидели позавчера с Мариной, комки грязи с сапог. Он свернул к письменному столу, придвинулся впритык, полы мокрого пальто из свиной кожи коснулись моих колен. Я едва сдерживался, чтобы не оттолкнуть его. Мы только раз в жизни обменялись рукопожатием сто лет назад на встрече в советском консульстве в Бангкоке, и оно носило протокольный характер. После этого рекордно короткая дистанция между нами равнялась длине конверта, в котором Ефим передавал мне чек или наличные.

Он принялся орать:

— Всегда найдешь, что сказать! Всегда собственные источники! Всегда непогрешимые! Всегда собственное мнение и особое, а? И специалиста зовут именно так, а не иначе! А если этот… как его… Толстой…

— Тургенев. Чико Тургенев.

— Вот именно… Если твой психованный Достоевский приехал грохнуть на разборке какого-нибудь чухонского авторитета, а не нашу персону на глазах у всего мира, а? Вот, представь себе такой случай из жизни. И пока мы будем заниматься филологией по твоей наводке, провороним настоящего киллера. Провал! А у тебя, я в этом уверен, опять найдется особое, полное оптимизма мнение. Что-то вроде того, что в конце-то концов, хотя и не Мопассан твой завалил генерала, свершившееся убийство подтвердило предположения… Ты ведь так скажешь, а? Своими методами ты сбиваешь с толку нормальных профессионалов. И ещё угрожает, что уберется в Москву или куда там ему приспичило! Скажите, принц какой! Подумай о себе… вернее над собой, Бэзил…

Болтовня. Начиналась болтовня. Мы оба устали. От неопределенности. Но мысль Ефима о том, чтобы подумать о себе, показалась мне конструктивной. Вокруг меня что-то затевалось. Ребята с белесыми бакенбардами опять объявились в буфете пансионата и потягивали пойло из бутылок в пакетах. Они были настолько поглощены своими ощущениями, что вообще не заметили, как в двух шагах от них в пустом буфетном зале я заказал у Вэлли коньяк — как раз перед тем как вошел в номер и обнаружил там Ефима.

Не люди Ефима Шлайна. Не люди Гаргантюа Пантагрюэлевича. И не люди Дубровина. И не местная полиция безопасности.

И кто шел следом за мной в сосновом бору на моем обратном пути от Ге-Пе в пансионат?

Подмерзший наст с хрустом проваливался под ногами человека в куртке с капюшоном. Он плохо рассчитал дистанцию слежки. Я сначала услышал, а потом и увидел его. Притаившись у шершавой сосны, ствол которой, когда я прислонился к нему щекой, оказался теплым, я пропустил любителя ночных прогулок вперед. Спохватившись, что потерял след, он возвратился.

Вытянув ладонь, оттопырив указательный и большой пальцы, я громко сказал:

— Пиф-паф! Ты убит, парень. Падай. Обещаю снять скальп, когда ты уже станешь трупом…

Убегал он, по-бабьи поднимая руки в варежках и чуть ли не цепляя одну коленку о другую…

Ефим застегнул кожаный реглан наглухо до подбородка и надвинул картуз.

— Кроме денег, что еще?

— Два человека, — сказал я. — Поскреби по сусекам ваших компьютеров.

Шлайн нашарил в кармане спичечный коробок. Я написал на нем имена азериков и попросил:

— Пожалуйста, если что найдется, снабди одновременно с деньгами.

— Деньги передам завтра, — сказал Шлайн. — Приедешь в музыкальную лавку. В одиннадцать утра. С твоими кавказскими человеками — как получится. Сам понимаешь, бакинские они или какой-нибудь другой принадлежности, твои два фейхтвангера могли и не попасть в электронный загон…

Странно, что вторая просьба не показалась Ефиму обременительной при его нынешней занятости. С чего бы такая покладистость? Усовестился, что перед этим разорался из-за денег? Дикое предположение…

Когда, наконец, я нырнул под одеяло, часы показывали два ночи. А сон ушел.

Я открыл туристский путеводитель: «Рекомендуем свернуть направо с полукружия шоссейной дороги между Кейла-Йоа и Клоога и осмотреть полуостров Лохусалу — известное дачное место. Среди поросшей сосняком и усеянной валунами местности стоят дачи многих композиторов, поэтому дачный поселок Лохусалу (Роща в ложбине) называют иногда ещё Хелисалу (Роща звуков)…»

Композитор-народник, которого местные жители уважительно и запросто величают «наш Пантагрюэлич», — просилось дописать в текст — в одной из таких дач устраивает морские бои. Там же он встречается с близкими и друзьями. Великий человек делится с ними творческими задумками. Сколько наркотиков, например, перекачать из пункта А в пункт Б на подводной лодке «Икс-пять» в следующие десять, как принято говорить в деловых кругах, банковских дней?

Я вполне допускал, что на этой даче Ге-Пе выслушивает сейчас сокровенные задумки Чико Тургенева. Чаяния классика подрывного искусства ему понятны, а потому страшны. Ведь Чико берется устроить не просто взрыв. Он получил шанс провести публичную казнь известного человека и, как следствие такой казни, обрести новую славу. И обеспечить новые расценки на свои услуги.

Тургенев жаждет фейерверка. Пантагрюэлевич — тиши и благодати. Вот из этого противоречия и рождался уже мой шанс.