Шпион по призванию

Роджеру еще предстояло привыкнуть к этим странным аномалиям, которые в те времена были нередки среди французской молодежи из высшего общества. Семейная жизнь французских аристократов дошла до такой степени вырождения, что для родителей стало обычным делом поручать своих отпрысков заботам слуг или даже семей неграмотных простолюдинов. Дети редко видели своих родителей, которые иногда полностью забывали о них до подросткового возраста. Только тогда им нанимали наставников и гувернанток, чтобы подготовить к высокому положению, которое им предстояло занять, щедро ссужали деньгами, покупали богатую одежду, роскошные апартаменты и нанимали многочисленных слуг. Внезапно извлеченные из полного пренебрежения, в котором до сих пор пребывали, дети должны были вести себя как взрослые с представителями низших сословий, которыми имели право командовать исключительно благодаря своему происхождению.

В действительности Атенаис де Рошамбо было в ту пору четырнадцать с четвертью, а ее брату Люсьену лишь годом меньше. Прошло всего два года с тех пор, как их забрали у приемных родителей с целью дать им образование, но за это время они научились чувствовать себя важными персонами, рожденными для того, чтобы повелевать. Мальчику, несмотря на младший возраст, следовало занимать доминирующее положение, но, как верно почувствовал Роджер, он был туповат, поэтому Атенаис, сознавая себя одной из самых богатых наследниц в Бретани, взяла на себя обязанности управлять жизнью великолепного особняка в отсутствие отца.

За десертом — подали превосходное ванильное мороженое — аббат спросил у Роджера:

— И что же вы намерены делать теперь, месье Брюк?

— Не знаю, месье аббат, — ответил Роджер, радуясь возможности изложить кому-то свои мысли. — Возможно, этот Фуше поймет, что у меня не могло быть мотивов для убийства моего бедного старого друга и его обвинение будет выглядеть неубедительно, а потому не станет доносить на меня. В таком случае я буду чувствовать себя обязанным обеспечить достойные похороны доктору Фенелону. К тому же мне хотелось бы вернуться в «Дю Геклен» и найти мешок с деньгами, который я уронил. Быть может, он все еще лежит в темном углу коридора, а если кто-либо его подобрал, то, не будучи вором, должен был отдать на хранение хозяину гостиницы. Но я боюсь туда возвращаться, не убедившись полностью, что не суну голову в петлю. Не соблаговолите ли вы, месье аббат, дать мне совет?

— Не мое дело давать советы по юридическим вопросам, — ответил старый священник. — Все же мне кажется, что пояс с пятьюдесятью четырьмя луидорами мог толкнуть на преступление молодого человека в вашем положении, будь он убийцей по натуре. Согласно вашему рассказу, вы бежали, держа его в руках, и я бы счел сомнительным, что все деньги предприятия доверили человеку, который много моложе своего партнера.

— Для этого была особая причина, — быстро пояснил Роджер. — Как я говорил вам…

Аббат Дюшени жестом прервал его:

— Знаю, знаю, мой юный друг. Я не подвергаю сомнению ваши объяснения, но, как я понял, у вас нет свидетеля, готового подтвердить ваши слова о пагубной привычке доктора, и я просто излагаю вам точку зрения, которой, по всей вероятности, будет придерживаться полиция.

С небольшой высоты недавно обретенного оптимизма Роджер рухнул в бездну мрака. Он понял, что хорошие пища и вино вкупе с роскошной обстановкой придали ему ложное ощущение безопасности и что в холодном свете беспристрастного расследования его дело будет выглядеть весьма скверно. Доктор умер насильственной смертью, и он, Роджер, сбежал с деньгами, которые, несомненно, сочтут принадлежащими его партнеру.

Мадам Мари-Анже заметила, как он помрачнел, и, будучи доброй женщиной, попыталась его утешить:

— Не понимаю, что выиграет этот Фуше, выдвинув обвинение против месье Брюка.

— Отведет обвинение от себя, мадам, — быстро ответил аббат.

— Но он мог бы с таким же успехом сказать, что доктор покончил с собой, и избавить себя от ареста, — настаивала гувернантка. — Нужно быть чудовищно мстительным, чтобы отправить на виселицу человека, не причинившего тебе никакого вреда.

— Тысяча благодарностей, мадам! — воскликнул Роджер. — В ваших словах много смысла. Теперь я не сомневаюсь, что Фуше кричал «Убийство!» не столько для того, чтобы видеть меня повешенным, сколько чтобы не дать мне убежать с кошельком.

— Но станет ли он, уже обвинив месье Брюка, отказываться от своих слов? — пессимистически заметил аббат.

— Ему ничего не стоит сказать, что люди неправильно истолковали его крики, — возразила мадам Мари-Анже. — Он может заявить, что восклицание «Убийство!» означало лишь то, что произошла насильственная смерть, а те, кто его слышали, невольно объединили его со словами «Стой, вор!».

— Поступив так, он избежит греха лжесвидетельства и участия в затяжном судебном процессе, — согласился аббат. — И, как вы правильно заметили, мадам, ему нет никакого смысла отправлять нашего юного друга на виселицу.

Атенаис пожала хрупкими плечами: