Шпион, пришедший с холода

Лимас выждал несколько мгновений, но, ничего больше не услышав, прошел через затемненный дом во флигель позади него. Это был унылый барак, явно построенный значительно позже, чем все остальное, укрытый с трех сторон посадками молодых сосен. Пристройку поделили на три смежные спальни, какой-либо коридор отсутствовал. Центральное помещение отвели для Лимаса, а соседняя комната ближе к главному зданию предназначалась для двух охранников. Лимас так и не узнал, обитал ли кто-нибудь в третьей спальне. Лишь однажды он попытался открыть дверь, которая вела туда из его комнаты, но она оказалась заперта. О том, что там тоже была спальня, он выведал совершенно случайно, сумев заглянуть в щель между кружевными занавесками, когда вышел как-то утром на прогулку. Оба охранника, которые непременно следовали за ним повсюду на дистанции ярдов в пятьдесят, еще не успели обогнуть угол, а Лимасу хватило нескольких секунд, чтобы всмотреться внутрь сквозь окно. Там стояли аккуратно застеленная односпальная кровать и маленький письменный стол, на котором лежали газеты. Он предположил, что с чисто немецкой тщательностью наблюдение за ним организовали и оттуда тоже. Но Лимас был старым волком разведки, и не следовало тревожиться из-за чрезмерно усердной слежки. В Берлине она стала для него привычным фактором повседневной жизни – и если не замечать ее, то тем хуже. Это значило одно из двух: либо наблюдение сделалось более искусным, либо ты начал терять нюх. Обычно, потому что он прошел хорошую школу, был бдителен и наделен недюжинной памятью – короче, потому что он хорошо овладел азами профессии, ему всегда удавалось распознавать «хвост». Ему скоро становились понятны системы расположения агентов, которые предпочитала та или иная группа слежения, все их хитрости и слабости, самые мелкие просчеты, выдававшие их присутствие. Сама по себе слежка для Лимаса ничего не значила, но когда он вошел в проем двери, соединявшей дом с пристройкой, и задержался в комнате охранников, то отчетливо понял: здесь что-то не так.

Освещение во флигеле регулировалось централизованно с какого-то пульта. Лампы включала и выключала чья-то невидимая рука. Утром его часто будила внезапная вспышка единственной, но яркой лампочки над головой. По вечерам торопила улечься в постель навязанная извне темнота. Было только девять часов, когда он вошел в пристройку, а электричество уже отсутствовало. Обычно его вырубали не раньше одиннадцати, но сейчас не горело ни огонька, а шторы на окнах задернули плотнее. Смежную дверь Лимас оставил открытой, чтобы хотя бы сумрачный свет из прихожей проникал в комнату охраны, но он был так скуден, что разглядеть ему удалось только две пустые сейчас кровати. Пока он стоял, осматривая комнату и удивляясь, почему в ней никого нет, дверь у него за спиной закрылась. Возможно, от сквозняка, но Лимас даже не попытался снова открыть ее. Теперь его окружал полнейший мрак. Причем дверь закрылась бесшумно, и вслед за этим тоже не донеслось каких-либо звуков – ни стука, ни шагов. Лимасу, чьи инстинкты моментально включились в режим боевой готовности, это показалось похожим на момент, когда в кинотеатре при просмотре фильма внезапно отключается звуковая дорожка. Потом он почуял запах дыма сигары. Возможно, он висел в воздухе с самого начала, но заметил он его только сейчас. Как у слепого, в темноте у него сразу же обострились обоняние и осязание.