Шпион смерти

— Борис Андреевич, пройдите в приемную, — произнес голос в динамике. Он не сразу сообразил, что обращение адресовано к нему, и стал глазами искать вход в приемную. Услужливый старшина, стоявший на проходе, спросил:

— Вы Борис Андреевич? Давайте ваш паспорт.

— А я не взял паспорт с собой. У меня студенческий билет.

— Давайте тогда студенческий. Так. Проходите.

Анатолий Васильевич, среднего возраста мужчина с невыразительным, как у манекена, лицом встретил его в большой зале, отделанной деревом, и пригласил за большой стол, накрытый зеленым сукном. То ли он торопился куда-то, то ли так было принято, но он без всяких предисловий приступил к делу:

— Давно вы знаете Питера Реддауэя?

— Нет. Я познакомился с ним позавчера в гостях у моего знакомого.

— А где вы познакомились с Лебедевым Валерием Иннокентьевичем?

— С Иннокентьевичем… Валерием? У себя в общежитии.

— И какое впечатление он на вас произвел?

— Никакого. Я с ним знаком совсем недавно и видел всего два раза в жизни. По-моему, он помешан только на западной музыке.

— Это вы точно подметили. Как вел себя Реддауэй?

— Держался он вполне скромно, если не считать наглых вопросов, с которыми приставал ко мне.

— О чем он вас спрашивал?

Борис подробно рассказал о содержании беседы с англичанином.

— Понятно. Он не предлагал вам продолжить знакомство?

— Нет. Может быть, он не успел, потому что нас прервали.

Анатолий Васильевич задал еще несколько вопросов о том, как прошла вечеринка и кто как себя вел на ней, а потом так же неожиданно, как начал, закончил:

— Хорошо. Спасибо. Вы свободны.

— А что же дальше? — пролепетал Борис.

— Дальше? А ничего. Занимайтесь своими делами. Учитесь.

— И все?

— Все. До свидания.

Несколько разочарованный и обескураженный Борис вышел на улицу и пошел пешком в общежитие. Стоило ли из-за такой мелочи искать его в Москве, отлавливать в институте, говорить по телефону, приглашать в бюро пропусков, чтобы отпустить через пять минут малосодержательной беседы! А еще все вокруг в один голос утверждали, что КГБ — чрезвычайно солидная организация и пустяками не занимается. Но когда он обо всем доложил Крабу, тот, судя по реакции, был доволен результатами его похода на Кузнецкий мост, потому что облегченно вздохнул и благосклонным мановением руки отпустил его на занятия.

* * *

Девятнадцатилетний возраст — это самый подходящий период в жизни молодого человека, для того чтобы наделать кучу неисправимых ошибок. Они поджидают не только в темных закоулках легкомыслия и в подворотнях пагубных склонностей, но и на людных и хорошо освещенных проспектах благонравия и самоограничения.

Борис не участвовал в дружеских попойках, не просиживал ночи за преферансом, избегал случайных знакомых, не «крутил» напропалую с девчонками, не одалживал денег, стараясь во что бы то ни стало уложиться в отведенную на месяц сумму. Нет, он не был сухарем и типичным книжным червяком, ничто человеческое не было ему чуждо. Он просто-напросто решил не отвлекаться от учебы настолько, чтобы в ней могли возникнуть необратимые процессы отставания, поэтому он упорно грыз гранит науки и шел к своей цели, казалось, уверенно обходя расставляемые на каждом шагу ловушки и приманки.

Но вот что интересно: он не имел никакого успеха у девушек, и это обстоятельство его беспокоило. Возможно, он не прилагал особых усилий, для того чтобы понравиться, — вероятно, на его пути еще не встретилась та единственная, которая зажгла бы его сердце. Как бы то ни было, проколы на любовном фронте случались не только с серьезными, положительными особами, которые в общем-то нравились Борису, а и с легкомысленными «пчелками», порхающими по жизни и собирающими нектар со всех пахучих цветов. Вероятно, «основательным» девицам он казался слишком «зеленым» и малоперспективным, а для легкомысленных — слишком робким и порядочным. Он пришел к печальному заключению, что женщины предпочитали почему-то прохиндеев.

Итак, физиология шла впереди телеги опыта, а крестьянская осмотрительность на каждой версте вставляла палки в колеса.

…Лариса была бойкой и симпатичной девушкой, заканчивающей медучилище и готовящейся к самостоятельной жизни. Борису нравился ее задорный характер, острый язычок и манера перескакивать с одного предмета на другой. Она явно была избалована многочисленными поклонниками, и в свои девятнадцать с половиной выглядела опытней и старше Бориса.

Он с большим трудом познакомился с ней на совместном с медучилищем вечере, потому что она была сразу замечена, обласкана и заангажирована на все танцы. Он долго подбирался к ней, стараясь оказаться поближе в момент, когда заиграет музыка, и когда наконец это ему удалось, он покраснел до кончиков ушей и не знал, с чего начать разговор.

Они танцевали танго, и поэтому он скоро более-менее успокоился и то ли спросил, то ли прокомментировал:

— Вы, я вижу, пользуетесь у нас успехом.

— На том стоим. А вы считаете, это плохо?

— Да нет, почему…

— А мне кажется, что вы меня осуждаете. — Карие глаза Ларисы задорно сверкнули, а короткие волосы кокетливо легли на бок.