Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби

Все было заранее срежиссировано с целью отвести подозрения: случайная встреча в баре вместо прямой директивы; обычное письмо, а не срочная телеграмма; рекомендованная дата прибытия в Лондон, а не приказ. И тем не менее Блейк всполошился. В это время он штудировал языковой курс (оплачиваемый МИ-6), на носу важные экзамены. Он ведь все равно собирался провести в Лондоне июльский отпуск, с чего бы такая срочность? Блейк набрал экстренный номер Недосекина. Они встретились в тот же вечер на пляже под Бейрутом. Недосекин сказал, что проконсультируется с Центром. У Блейка была действующая сирийская виза, так что в случае необходимости он мог за пару часов пересечь границу, а затем его перебросили бы в Москву. Но когда они снова встретились на следующий день, Недосекин его подбодрил: «Москва не видит причин для беспокойства. Запросы КГБ не обнаружили никаких утечек. Блейк может ехать в Лондон согласно предписанию».

Перед отъездом Блейк последний раз заехал к Эллиотту, чтобы попрощаться и получить денежки на авиабилет. Эллиотт, как всегда, шутил, но, когда Блейк уже собрался уходить, шеф местного отделения МИ-6 поинтересовался, забронировать ли ему отель «Сент-Эрмин» на Кекстон-стрит, в двух шагах от штаб-квартиры МИ-6, на время его лондонского визита. («Сент-Эрмин» давно облюбовала разведслужба: здесь получал инструкции Кривицкий и был завербован Филби, он всегда кишел офицерами разведки, и где, как не здесь, было вести слежку за предполагаемым предателем.) Блейк вежливо отказался, объяснив, что собирается остановиться у матери в городке Рэдлетт к северу от Лондона. Но Эллиотт не отставал, настаивая на том, что «в отеле будет удобнее». Почему Эллиотт был так настойчив и чем ему не нравился вариант с патриархальным Хертфордширом? «В голове у меня мелькнула тень сомнения, но потом снова куда-то ушла», — позже записал Блейк. Вероятно, Эллиотт просто проявлял заботу.

В пятьдесят первом Филби ускользнул прямо из рук Дика Уайта; спустя десять лет, с Блейком, Уайт не повторит этой ошибки. По приезде в Лондон Блейка сразу сопроводили в особняк МИ-6 в квартале Карлто-Гарденс, привели в комнату на верхнем этаже (с прослушкой) и объявили, что «к нему возникло несколько вопросов в связи с его пребыванием в Берлине и они потребуют обстоятельных ответов». По словам Эллиотта, с ним должны были обсудить новое назначение; при чем тут его прошлое? В эту минуту Блейк с мрачной определенностью осознал, что его ожидает: «Я влип». В первый день допроса в ответ на придирки трех сотрудников он отпирался; на второй, под давлением компрометирующих доказательств его шпионской деятельности, он начал сдавать. «В этом не было враждебности, только настойчивость». У Блейка не осталось никаких сомнений в том, что МИ-6 до всего докопалась. На третий день кто-то из дознавателей дружески заметил, что северокорейцы наверняка под пытками заставили его сознаться в том, что он британский разведчик, а затем с помощью шантажа принудили шпионить на коммунистов. Это так понятно. Блейк огрызнулся: «Никто меня не пытал! И не шантажировал! Я сам, по собственной инициативе, предложил Советам свои услуги».

Природная гордыня не позволяла Блейку допустить мысль, что он может шпионить не из высоких идейных соображений. Возможно, эта же причина десятилетием ранее вытолкнула на поверхность Филби; но, с другой стороны, Блейку не была присуща природная двойственность последнего. «Игра закончилась», — записал он. В последующие дни он все выложил, и в этом признании, не без гордости, своей вины был своего рода катарсис. Но если Блейк полагал, что своей откровенностью заслужит милосердие, то тут он просчитался. Британские власти обрушили на него «самый большой молот из всех возможных».

«Дело Блейка» стало наиболее громким шпионским скандалом со времен дезертирства Берджесса и Маклина, а с точки зрения потерь для разведки — куда более чувствительным. Блейк разоблачил кучу агентов, хотя потом всем доказывал (не слишком убедительно), что на его руках нет крови. После того как на закрытых слушаниях ему предъявили обвинения на основе Официального секретного акта, он был оставлен под стражей и заключен в тюрьму Брикстон до суда. В местные отделения МИ-6 по всему миру были разосланы телеграммы, состоявшие из двух частей. Первая содержала одну фразу: «Имярек является предателем»; вторая после дешифровки давала порядок букв: Д-Ж-О-Р-Д-Ж-Б-Л-Е-Й-К.

Разоблачение очередного шпиона в МИ-6 вызвало в Америке смешанную реакцию. В глазах некоторых ветеранов ЦРУ (включая Билла Харви, первого и самого резкого критика Филби) это стало лишним доказательством некомпетентности и вероломства британской разведки, а вот Джеймс Энглтон заверял Дика Уайта, что «это может случиться с каждым».