Шпион Темучина

– Нигде. Дальше идем на запах.

– На запах? – Гамильдэ-Ичен удивился. – Мы что, собаки?

– Нет. Но этот запах почувствуем. Помнишь того, обглоданного?

– А… Но вы же его зарыли!

– Нет. Всего лишь забросали ветками. Как медведь.

Беглецы шли осторожно, продираясь сквозь колючие заросли можжевельника, принюхивались. И наконец, почти одновременно почувствовали слабый запах разлагающегося мертвого тела.

– Туда! – показал рукой нойон.

Вот и знакомая сопка… Рычание!

Кто-то жрал мясо убитого медведя! Ну, конечно…

– Как бы они не набросились на нас, – напряженно останавливаясь, Гамильдэ-Ичен сдернул с плеча лук и, пошарив в колчане, наложил на тетиву стрелу. – Если что, буду стрелять на слух. Хорошо, что у нас не забрали оружие! Хоть такое… Дьявол!

– Пошто поминаешь нечистого?

– Стрелы! У них отломаны острия. Кто-то постарался. Наверное, девки.

Баурджин хмыкнул и предложил просто-напросто обойти недавно освежеванную медвежью тушу:

– Не думаю, чтоб мы с тобой были интересны тем, кто сейчас лакомится медвежатинкой. Скорее всего – это лисы. Или россомаха.

– Россомаха – серьезный зверь.

Обойдя убитого медведя и жрущих его зверей, друзья вышли к вершине сопки и стали медленно спускаться к реке, в черной воде которой отражались луна и звезды.

Оказавшись на берегу, Баурджин снял гуталы и закатал штаны.

– А это зачем, нойон? – озаботился Гамильдэ-Ичен. – Будем переходить реку вброд?

– Нет. Просто дальше поплывем на лодке.

– На лодке?! Ах, да… Признаться, я совсем про нее забыл.

Войдя в прохладную воду, Баурджин невольно поежился – да, холодновато. Да и ночку нельзя было назвать теплой. Хотя, с другой стороны, на небе звезды, а значит, предстоящий день будет жарким.

Плеск речной волны. Скользкие камешки под ногами. Кусты… Попробуй разгляди-ка две обломанные ветки! Впрочем, уже светало…

– Кажется, здесь, – всмотревшись, Баурджин свернул в заросли. – Ага! Вот он.

Вытащив челнок, нойон нашарил в кустах весло, уселся на корму, весело шепнув Гамильдэ-Ичену:

– Садись, парень! Дальше поедем с комфортом. Правда, против течения… но оно здесь не должно особо чувствоваться – слишком уж широка река.

– Плыть? Вот на этом?! – Гамильдэ-Ичен с ужасом оглядел челнок.

– Садись, садись, – подбодрил степняка Баурджин. – Лодочка, согласен, утлая, но ты не делай резких движений. И не ступай на борта – перевернемся. Ставь ногу на дно. Вот так. Сел? Ну, не ворочайся ты, как медведь в берлоге! Все, поплыли.

С силой оттолкнувшись веслом, Баурджин пересек середину реки и направил лодку вдоль дальнего берега. Глубина его мало интересовала – челнок, чай, не пароход, если и уткнется в мель, так всегда вытянуть можно.

Над левым берегом Аргуни медленно поднималось солнце. Вот заалел край неба, вот окрасились расплавленным золотом вершины лиственниц, сосен и кедров, а вот уже над вершинами деревьев показался желтый сверкающий шар, отразившийся в воде мириадами искр. Сразу стало тепло, даже жарко. Радуясь погожему дню, на плесе заиграла рыба. Ловить ее, правда, было сейчас некогда, да и есть пока не особо хотелось, можно было и потерпеть.

Днем дело пошло куда как веселее, даже Гамильдэ-Ичен перестал хмуриться, часто оглядывался, улыбался, шутил. Баурджин протянул ему весло:

– На-ко, погреби, парень.

Опа!!!

Лучше бы не давал!

Чуть ведь не перевернул лодку, чертяка степной!

– Эй, эй! – заругался нойон. – Осторожней! Весло – это тебе не лопата! Не шатайся всем телом, не свешивайся, работай руками – от плеча до кисти. Во-от… Давай, давай. И-и-и раз… И-и два… И-и раз… Стой! Стой, черт худой, что, камня не видишь?! Заворачивай, заворачивай! Табань! Табань, кому говорю! Эх…

Разогнанная ударами весла лодка тяжело ткнулась в камень. Хорошо хоть, не по течению плыли. Впрочем, вещей никаких, а сами выплыли бы.

– Отталкивайся, отталкивайся, Гамильдэ. Во-от…

Баурджин и сам, как мог, помогал приятелю, с шумом выгребая руками. Вообще-то, хорошо бы сделать еще одно весло. Рулевое. Гамильдэ бы греб, а он бы, Баурджин, управлял – красота! Да, так и надо сделать. Но покуда не время, слишком мало еще проплыли.

Сделав крутой поворот за плесом, река стала заметно шире, а сила течения еще уменьшилась, так что грести стало – одно удовольствие. Наловчившийся мало-помалу Гамильдэ-Ичен греб уже в охотку, снова начал смеяться, шутить.

– Ой, смотри-ка, нойон, утки! Вот бы подстрелить. Жаль, стрелы обломаны.

– Греби, греби, охотничек. О жратве потом думать будем.

Впрочем, почему – потом?

Не теряя времени даром, Баурджин скинул со спины лук, согнув, снял тетиву с одного края – получилась удочка. Вместо крючка приладил впившуюся в рукав колючку, а в качестве наживки использовал пойманного тут же слепня.

Поплевал по рыбацкой традиции:

– Ну, ловись рыбка, и большая, и малая.

Тут же и клюнуло! Да не какая-нибудь мелочь – а увесистая, с руку, рыбина.

– Ну вот, – радостно засмеялся нойон. – Если и дальше так пойдет – голодными точно не будем.

Он выловил еще одну рыбину, и еще, и еще… А потом сказал:

– Шабаш! Завязываем пока с ловлей – все равно столько не сожрать. Дай-ка весло, Гамильдэ, – разомну косточки. Эх!