Шпион товарища Сталина

— Нам осталось, герр Шаталов, допросить герра Эрика фон Горна и вернуть ему картину, украденную вами. Не волнуйтесь, судебный процесс пройдет по ускоренной процедуре. Много вам не дадут. Скорее всего, суд приговорит вас к исправительным работам. Будете вывозить мусор из казарм летчиков близ аэродрома. Скоро все закончится. Обещаю!

7

Однако время шло, а следствие, кажется, как будто внезапно уснуло. Никаких допросов, очных ставок и других процессуальных действий больше не проводилось.

Знакомая серая гестаповская камера, похоже, становилась моим домом. Я дни напролет лежал на жесткой полке, которая откидывалась на цепях на ночь и должна была убираться утром, но надзиратель почему-то позволил мне игнорировать это предписание.

Дежурный расплывчатый электрический свет несмело струился из красноватой лампочки сквозь мелкую сетку, которой она была забрана, и не освещал, а лишь подчеркивал невероятную унылость тюремной обстановки.

Тощий матрац нисколько не смягчал твердое, как камень, дерево. Полка немилосердно мяла мне кости, а одеяло кололо кожу жестким ворсом даже сквозь плотную ткань тюремной робы, словно все они решили взять на себя роль экзекуторов по моему приговору.

— Однако приговор, дорогие мои полка и одеяло, еще не состоялся!

Я разговаривал с ними, как с живыми. Они обвиняли меня, в ответ я вполне логично, как мне казалось, доказывал свою невиновность.

Как-то раз из-за жуткой бессонницы мне не пришлось спать всю ночь. После тюремного завтрака навалилась, наконец, вязкая дремота, однако мысли мешали спать, они, толкая друг друга, как овцы, спешащие в загон, теснились в мозгу.

Кому понадобился мой арест? Может быть, таким способом кто-то желает оставить меня в Германии?

Правдоподобно, но как грубо! Случится скандал. Причем скандал, не нужный ни Германии, ни Советскому Союзу. Подумать только, советский летчик-испытатель попался на краже акварели!

Я не знал, сколько прошло времени. В камере не было часов. Вместо секундной стрелки остро пульсировала вена на виске.

Дремота куда-то улетучилась. К этому моменту я не спал почти сутки, и состояние было крайне неприятным. Ты устал, хочешь уснуть, а сон упорствует и не идет.

Наконец, уставший до предела мозг отключился, и на меня навалился какой-то странный сон. Перед глазами замелькали цветные картинки с острыми занимательными сюжетами и захватывающими приключениями, но умом я понимал, что сплю и что все эти увлекательные картинки — всего лишь сон. Такое ощущение бывает в кинозале во время просмотра кинофильма.

Внезапно я увидел советский аэродром. Наши истребители, как на параде, выстроились вдоль взлетно-посадочной полосы.

Я стремительно бегу к одному из самолетов, как будто от того, успею я или нет, зависит моя жизнь. Секунда — и я привычно вскакиваю на крыло.

Стойка шасси вдруг подламывается под моим весом, и самолет беспомощно заваливается. Я, ругаясь, бегу к следующему, но все повторяется. Стойка шасси не выдерживает моего веса и подламывается. Самолет упирается крылом в землю. Я никак не могу попасть в кабину!

Внезапно сверху раздается странный глухой вой, а за спиной кто-то противно лязгает железом. Я оглядываюсь и вижу молоденького советского солдата. Он как заведенный передергивает затвор винтовки Мосина, целясь куда-то в небо.

Внезапно я понял, что лязгает на самом деле. Сон стал медленно испаряться, и мои глаза открылись.

Тюремная дверь уныло лязгнула еще раз и наконец с противным скрипом медленно отворилась. В камеру вошел Нобль.

Сонное состояние мгновенно улетучилось. Я сразу обратил внимание, что обычной папки в руках у гестаповца не было, а бледное лицо застыло в каком-то странном ледяном безразличии, хотя до этого он всегда входил в камеру с приятной лучистой улыбкой.

Нобль сделал два шага вглубь. Его начищенные до блеска новенькие хромовые сапоги тоже скрипнули два раза.

— Доброго дня, герр Шаталов!

— Доброго дня…

— Поднимайтесь!

Я откинул одеяло и поднялся. Нобль испытующе посмотрел мне прямо в глаза.

Я мягко улыбнулся в ответ.

— Извиняться пришли?

— Откуда узнали?

— По глазам.

— Я всегда говорил, герр Шаталов, что вы чрезвычайно остроумный и талантливый человек. В людях вы разбираетесь ничуть не меньше, чем в самолетах. Однако даже ваша проницательность сейчас наверняка даст осечку, и вы вряд ли угадаете, что случилось.

8

Когда Нобль со смехом рассказал мне, что произошло, я убедился, что он был совершенно прав. Такое мне даже присниться не могло!

Эрик фон Горн на допросе показал, что получил срочную телеграмму от дочери. Хелен по заданию Геринга отправилась на авиазавод в Аугсбург поздравить девушек-работниц с премией, которую выписал им министр промышленности за образцовую работу. О моем аресте она случайно узнала по телефону от адъютанта Геринга, поскольку решила справиться у него, удалось ли в срок вернуть «хорьх» рейхсмаршалу. Адъютант сообщил, что с «хорьхом» все в порядке, но есть другая проблема, и он подробно сообщил о деле, которое возбудило в отношении меня гестапо.