Шпион товарища Сталина

— Соберись, майор. Осталось совсем немного. Двойная жизнь, которую ведут здесь наши люди, достала всех до печенок. Двуличие Усатого зашкаливает, о его подозрительности ходят легенды. Кругом царят дурацкие ограничения и предпринимаются жалкие потуги выправить положение. «Догнать и перегнать». Тьфу!.. Надоело. Конец ему скоро. Вот где он у меня сидит!

Лычанов выразительно чиркнул себе по горлу лезвием перочинного ножа. Я вежливо улыбнулся в ответ.

Лычанов вдруг побагровел и стал красным, как помидор.

— Скоро, скоро! Слышишь?.. Скоро! Подарки для него в порядке?

— В порядке. «Мессершмитт», вальтер и блокнот.

— Смотри, майор, только долети. Прошу тебя, долети! Сил больше нет терпеть. Я со своей стороны делаю все возможное. Езжу по аэродромам, разносы устраиваю. Мол, почему не весь личный состав отправлен в увольнение и отпуск, почему рассредоточены и замаскированы самолеты? Вы слышали указание товарища Сталина, согласно которому нельзя поддаваться на провокации? Никаких агрессивных проявлений. Все боеприпасы из воинских частей изъять, чтобы какой-нибудь дурак не выстрелил. В общем, доводим приказы до абсурда, чтобы все посыпалось разом в один день как карточный домик. Тебе надо успеть подняться в воздух. Ты много времени потерял! Теперь надо срочно наверстывать. Лети немедленно. Чтоб через пять минут после моего отъезда поднялся в воздух. Слышишь?.. Через пять минут ты должен лететь курсом на Кубинку. Хватит осторожничать. Ничего не бойся! Все идет по плану. Путь группе армий «Центр» на Москву открыт по белорусской дороге через Слоним, Барановичи, Минск и Смоленск. В высших эшелонах ждут отмашку. Будет отмашка, механизм на уничтожение Усатого и его режима сработает, как спусковой механизм пистолета. Тогда Усатому — кирдык! Дальше ты все знаешь. Удачи, Голубь! Когда все закончится, будешь моим личным пилотом в новом правительстве. Так и запишу тебя — майор Голубь.

Лычанов оглушительно захохотал, поднялся из-за стола, по-медвежьи обнял меня за плечи и покровительственно похлопал по спине. Затем он двинул по столу в мою сторону свою бронзовую полоску в виде скошенной буквы С.

— Меняемся. В Москве тебя встретит наш человечек с полоской в виде цифры шесть, и вы соедините восьмерку.

Я пододвинул ему свою полоску в виде корявой цифры шесть. Лычанов сгреб со стола свою половинку цифры восемь и ушел. Я машинально положил свою половинку в карман.

9

Небо заметно побелело на востоке. Недалеко от столовой в гуще мокрых от росы зарослей надрывалась какая-то тонкоголосая птичка. Она настойчиво пиликала одно и то же, словно предупреждала об опасности.

Я не знаю, что вы сделали бы на моем месте. У меня решение созрело мгновенно. Я встал и быстро вышел вслед за полковником.

Когда Лычанов подошел к своей эмке, сержант-водитель распахнул перед ним дверь. Полковник на миг замер на месте, чтобы подобрать полы своего шикарного реглана.

Я был в трех шагах от него. Лычанов не успел ничего заметить.

Одним едва заметным движением я выудил из нагрудного кармана комбинезона подарочный вальтер. Патрон в патронник мне удалось незаметно загнать еще в столовой.

Задержав дыхание, я вскинул ствол, поймал в прицел лоснящийся жиром выскобленный затылок и нажал на спуск. Звука выстрела не услышал.

Лычанов даже не вскрикнул. Он неуклюже взмахнул вверх своими ладонями-лапами. В следующий миг его бездыханное тело грузно завалилось под колеса эмки.

Сержант-водитель, выпучив от неожиданности глаза, схватился за свою пистолетную кобуру на поясе, но я ловкой подсечкой сбил его с ног, увидел в полураскрытой мертвой ладони Лычанова половинку цифры восемь, выковырял ее оттуда и сунул в карман.

Секунду спустя я был за рулем в кабине автомобиля. Двигатель урчал, водитель успел завести его, что было очень кстати.

Я рванул автомобиль по рулежной дорожке к моему «мессершмитту». Эмка развила невероятную скорость, но вдруг совершенно неожиданно подпрыгнула на ухабе и, потеряв управление, вылетела на обочину.

Не понимая, что случилось, я отчаянно попытался затормозить. Машина немного снизила ход, но пошла ужасным юзом и врезалась боком в угол ангара.

Меня бросило головой на стойку кабины. От последовавшего затем удара я на какое-то время потерял сознание, а когда очнулся, увидел над собой разгоряченное лицо Крайнова.

Я лежал на мягкой траве навзничь, а он, тяжело дыша от быстрого бега и дикого волнения, наклонился надо мной, тряся перед самым моим носом дулом ТТ, из которого явственно ощущался запах только что сгоревшего пороха.

Как видно, он неплохо стрелял из пистолета. Первая же пуля, выпущенная из ТТ, пробила шину.

— В чем дело, герр майор? Зачем вы стреляли в нашего командира? Вы… вы… убили его!

— Какой я тебе, герр майор!

Ругаясь на чем свет стоит, я попытался объяснить Крайнову русским языком, что Лычанов — враг, изменник нашей Родины, но Крайнов отказывался меня слушать. Его, кажется, охватила истерика.

Услышав, что я говорю на чистом русском языке, он впал в полнейший ступор, не знал, что делать, как и что докладывать в штаб округа.

— Я понял, какое у тебя задание. Бардак сеять!