— Вы проявили мужество, и мы получили положительный результат. Между прочим, полковник Григорий Лычанов всегда, еще со времен Гражданской войны, был на хорошем счету. Он считался личным непримиримым врагом Льва Троцкого, однако лишь благодаря вашим усилиям выяснилось, что он на самом деле был искусно замаскированным врагом. Вы изобличили и уничтожили его. Косвенно вы помогли вскрыть шпионскую сеть в Западном особом военном округе. Кое-кто там расстрелян, однако не все заговорщики выявлены, но вряд ли в том есть ваша вина.
— Не знаю, как я еще мог остановить волну измены, которая, как мне показалось в тот момент, покатилась в Москву, расчищая дорогу гитлеровским полкам. Судя по тому, что сказал Лычанов, вам, товарищ Сталин, грозила смертельная опасность.
— Смертельная опасность грозила всему нашему делу, призванному воплотить вековые чаяния русского народа об истинно народной власти. Я бы на вашем месте тоже не знал, как поступить иначе. Думаю, вы поступили правильно. Насколько знаю, вы осведомлены о том, что произошло в Москве и, в частности, здесь, в этом кабинете. Вы помогли разоблачить Геннадия Лобка. Именно Геннадий Лобок желал, чтобы вы остались в Германии и стали верным слугой гитлеровского режима, чутко улавливающего животные инстинкты в каждом человеке. С его подачи Виталий Сорокин пугал вас, что на родине вас ждут репрессии по доносу жены и сотрудников московского завода номер один, а ваш замечательный отец, пусть и бывший сельский священник, арестован как враг народа. С вашей помощью был предотвращен заговор в структурах правительственной власти Советского Союза. В период с двадцать второго июня по семнадцатое июля сорок первого года наивный фюрер планировал передачу управления нашей страной из рук Советского правительства в руки правительства германского рейха. Гитлер желал, чтобы его армия прогулялась к Москве и, ограбив Советскую страну, двинулась дальше, в Иран, Индию и Сирию. План фюрера был сорван, кое-кто из заговорщиков выявлен. В итоге Гитлер вместо увеселительного похода на Восток получил тотальную войну на уничтожение и самоубийство. Дата его самоубийства теперь — лишь вопрос времени. И, наконец, товарищ Шаталов, в небе Ленинграда вы продемонстрировали в целом неплохие качества наших новых МиГов. Мы не будем списывать МиГи со счетов. Возможно, когда у нас в скором времени появятся двигатели нового поколения, мы используем все наработки по МиГам и доведем их до ума. Есть ли у вас еще вопросы?
— Вопросов великое множество, товарищ Сталин. Самый главный вопрос: как бороться с предательством и в чем его причины? Получается, есть люди, которым социализм неинтересен!
— Я, кажется, говорил, товарищ Шаталов, что, если люди живут животными инстинктами, им глубоко наплевать, какой строй за окном — социализм, капитализм или экономика неандертальцев. Вы понимаете, о чем я?
— Очень хорошо понимаю, товарищ Сталин. Лишь бы был ресурс, на который можно сесть и сладко жить, вгоняя в зависимость всех остальных.
Вождь пристально посмотрел мне прямо в глаза, словно прочитал в них еще что-то, кроме того, что я высказал вслух. Я вдруг, к величайшему своему стыду, подумал в тот момент о своей веселой личной жизни. Не много ли в ней, в самом деле, животных инстинктов? Неожиданно для самого себя я густо покраснел.
Товарищ Сталин понимающе улыбнулся.
— Кстати, как вы сами-то поживаете? Я понимаю, что идет жестокая война, но о личной жизни никогда не следует забывать. Никогда! Род надо продолжать. Где ваша жена?
— О, товарищ Сталин, она давно ушла от меня к какому-то интенданту.
— Не к тому ли проходимцу, который погорел на махинациях с нефтяными насосами в Башкирии? Он, кстати, давно пилит елки под Красноярском. Если жена вдруг вернется к вам, что тогда? Квартиру в центре Москвы у вора-интенданта отобрали, теперь ваша бывшая супруга живет с матерью в коммунальной квартире в Сокольниках и, кстати, с присущей ей напористостью ищет способы вернуться к вам.
— Нет, товарищ Сталин, исключено. Она сделала свой выбор, обратной дороги нет!
— Хм, возможно. А как быть с лаборанткой Верой?
Кровь прилила к моей голове сильнее, чем от превосходного вина. В глазах вождя заплясали озорные смешинки, но он молчал и терпеливо ждал, что я скажу.
Я покачал головой и шумно вздохнул.
— Теперь я люблю другую женщину, товарищ Сталин!
— А она?
— О, не знаю, товарищ Сталин! Она вся в работе. Работа требует, так сказать, полной отдачи. Словно работа, не работа вовсе, а любовник, причем, кажется, в значительной степени более ревнивый и деспотичный, чем майор Рупперт Гофман.
— Работа, работа. При чем здесь работа? Ваша любимая женщина любит вас или нет, вот, дорогой, в чем вопрос. А вы заладили одно и то же.
— Я сердцем чувствую, что любит! По крайней мере, полгода назад любила.
— И долго вы так собираетесь страдать?
— Идет война, товарищ Сталин!
— Понимаю. Вы надеетесь, что вас убьют и ваши страдания закончатся.