Шпион в Хогвартсе: отрочество (СИ)

Дверь позади тихонько скрипнула и захлопнулась. Похоже, что намертво.

— Ну, и какого рожна? — пробубнил под нос милорд, прекрасно понимая, что других вариантов у него в ближайшее время нет и не будет, дверь назад не откроется, лестница не появится и не видать ему своего кабинета, как… никак не видать. Тихо ругаясь, он пошел вперед, благо, его Люмос работал, хоть и слабенько.

Темно-серые стены, как в темнице, холодные и равнодушные, на этот раз не складывались в лабиринт, а быстро привели его в небольшую комнатенку — ну просто вылитую камеру для заключенного: кровать, стул, на столе кувшин с чем-то и полбулки хлеба. Все.

— Ну и что это за закидоны? — осведомился он у Ффринда, надеясь, что замок хоть как-то сможет ему подсказать.

Увы, волшебные каменные строения одиннадцатого века могут многое, но вот говорить не умеют, не научились, несмотря на длинную жизнь. Потому что нечем.

Зато к хозяину, который был в то же время и подопечным Замка, пришли кое-какие мысли, и он, наконец, связал свои отклонения с действиями Ффринда.

— Очиститься, значит, предлагаешь… от скверны. А давай. Я попробую, только хорошо бы не затягивать, времени на уединение у меня мало. Дня три, не больше…

Со стола пропал хлеб…

Том усмехнулся стенам:

— Значит, уложимся. Займемся аскетикой.

И, поминая добрым словом сытный ужин в Хогвартсе, устроился на жесткой кровати, закинув руки за голову. Ему было, о чем вспомнить и подумать, к чему он и приступил.

Милорду Певереллу никогда не было скучно наедине с самим собой.

А директора через несколько дней «накрыло». Он никак не мог найти себе места, мечась из угла в угол собственных апартаментов так, что в бороде звенело, и разговаривая с самим собой… Но с собой ли?

Жаль, он не заметил, как задергалась на полке Распределяющая Шляпа, как она долбила в стекло, но фетр — это фетр… Не заметил, не взял в руки, не надел. И потому случилось, что случилось.

Альбус то обвинял себя в бесхребетности: надо же было так рассиропиться с бывшим учеником вместо того, чтобы… к ногтю его, к ногтю!!! То слабо возражал, что Светлый маг не может не радоваться хорошим успехам учеников, а ведь восстановить род — это воистину благое деяние. То утверждал, что такие темные маги как Том, да и вообще Певереллы, недостойны ходить по земле.

Но что есть темная магия?

Этот вопрос его внезапно успокоил и настроил на философский лад…

Дамблдор прекрасно отдавал себе отчет, что так называемые «три непростительных заклятия» на самом деле темными не являются. Он еще помнил, что родились они из самой обычной медицинской практики. Эвтаназия. Спорить об этом можно бесконечно, что, собственно, и происходило. Но для себя Альбус давно решил этот вопрос положительно. Мучиться он не собирался. Впрочем, умирать — тоже. Но вот когда придет время, он не желал бы себе ничего иного, кроме практически безболезненной и моментальной Авады.

Да и Круцио использовать приходилось не раз и не два… После кратковременного воздействия оно поднимало на ноги практически совершенно выдохшихся, и они получали тот самый «еще один шанс». На жизнь, кстати. Ну, а об Империо и речи нет… Одна сплошная польза. Обливиэйт ведь немногим отличается, ан ничего, практикуют.

Они были необходимы ему, как и многое другое, и когда это было нужно, он не предавался этическим терзаниям. Надо — значит, надо.

Он потянулся за небольшим томиком испанской поэзии, которую открыл для себя не так давно, и угнездился в своем роскошном кресле. Директору давно нравилось брать маггловские книги, которые те называли «художественной литературой», и, листая наугад, искать… подтверждения своим мыслям. Нашел он и в этот раз, даже перебирать долго не пришлось.

* * *

Всех лучше те, кто сознают,

что в этой жизни, в мире слез,

лишь в чувстве меры весь вопрос:

побольше здесь, поменьше тут…

Антонио Мачадо.

Какой же умничка был этот испанец! Альбус погладил бороду. Приятно чувствовать себя «всех лучше», вроде это как раз о нем и написали… Темной магии нет. Это просто удобное название для тех, кто… для тех, кто не с нами.

Внезапно возникшее напряжение выкинуло его из уюта и спокойствия. Опомнился он, опираясь на высокий подоконник и слыша, как говорит каким-то не своим голосом:

— Почему я даже не попытался его убить?

Альбус поразился и возмутился этому вопросу. Зачем убить? Как он мог?..

А потом настал ад…

В него словно хлынула кипящая смола: Дамблдор было вскрикнул, но даже крик замер в сведенном болью горле. Боль отхлынула, и в этой страшной тишине он услышал шепот… Ядовитые, ледяные слова — о его предназначении, об Общем Благе, о том, что его деяния необходимы, даже если кажутся ему жестокими.

Он пытался спорить, но снова и снова возникало чувство, что кровь закипает в венах, и вскоре он не мог уже ничего. Даже позвать на помощь.

Те, кто действительно на грани жизни и смерти, не кричат.

Не могут.

Он должен искоренить скверну. Он должен. Это — смысл его жизни.

Ввинчивалось раскаленными спицами в мозг. Безжалостно. Без рассуждений.

Уничтожить Тьму — это его Долг.

Последняя слабая мысль, последнее возражение: