Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке

— Потому что я еврей.

— О Господи, — вздохнул Лимас. — Поэтому меня обрабатывали с особым усердием. А он стоял рядом и все время шептал мне… Все это очень странно…

— Что он шептал?

Фидлер помолчал, а потом пробормотал:

— Ладно, все уже позади.

— Но что все это значит? Что случилось?

— В тот день, когда нас арестовали, я обратился в Президиум за ордером на арест Мундта.

— Вы рехнулись, Фидлер. Я говорил вам, что вы просто рехнулись. Он никогда…

— Кроме предоставленных вами, у нас имелись против него и другие улики. Я собирал их по крупицам в течение последних трех лет. Вы дали нам решающее доказательство, вот и все. Как только это стало ясно, я разослал докладную всем членам Президиума. Кроме Мундта. Они получили ее в тот день, когда я потребовал его ареста.

— В тот день, когда он арестовал нас.

— Да. Я знал, что Мундт без боя не сдастся. Знал, что у него есть в Президиуме друзья или по крайней мере сторонники. Люди, которые испугаются и прибегут к нему, как только получат докладную. Но я был уверен, что в конце концов он проиграет. Президиум получил страшное оружие против него — мою докладную. Нас тут пытали, а они тем временем читали и перечитывали ее, пока не поняли, что все в ней точно. И каждый из них понял, что все остальные тоже понимают это. И они начали действовать. Объединенные общим страхом, общей слабостью и общим знанием фактов, они выступили против него и назначили трибунал.

— Трибунал?

— Закрытый, разумеется. Он состоится завтра. Мундт арестован.

— А какие у вас еще улики? Что вам удалось собрать?

— Завтра узнаете, — улыбаясь, ответил Фидлер. — Всему свое время.

Он замолчал, глядя на Лимаса.

— А этот трибунал, — спросил Лимас, — как он проводится?

— Все зависит от президента. Не забывайте, это ведь не народный суд. Скорее похоже на следственную комиссию — заседание комиссии, назначенной Президиумом для расследования обстоятельств определенного дела. Трибунал не выносит приговор, он дает рекомендацию. Но в случае вроде нынешнего рекомендация равнозначна приговору. Просто она остается секретной как часть работы Президиума.

— А как ведется расследование? Адвокат? Судьи?

— Там будут трое судей, — сказал Фидлер, — и адвокат. Завтра я выступлю обвинителем по делу Мундта. А защищать его будет Карден.

— Кто такой Карден?

Фидлер помолчал.

— На редкость крутой мужик, — сказал он. — Внешне смахивает на сельского врача — невзрачный и благодушный. Но он прошел через Бухенвальд.

— Почему Мундт не взял защиту на себя?

— Не захотел. Говорят, у Кардена есть свидетель защиты.

Лимас пожал плечами.

— Ну, это уже ваши проблемы, — сказал он.

Они снова замолчали. Потом Фидлер сказал:

— Я бы не удивился — во всяком случае, не настолько удивился, — если бы он истязал меня из ненависти или зависти ко мне. Понимаете? Бесконечная, мучительная боль и все время твердишь себе: или я потеряю сознание, или сумею перетерпеть ее, природа решит сама. А боль все усиливается и усиливается, словно натягивается струна. Ты думаешь, что это уже предел, что сильнее болеть не может, а оно болит сильней и сильней, а природа помогает только в одном — различать степень боли. И все это время Мундт шептал мне; «Жид… жид поганый…» Я мог бы понять — наверняка мог бы, — если бы он пытал меня во имя идеи, если угодно, во благо партии или из ненависти лично ко мне. Но это было не так, он ненавидит…

— Ладно, — оборвал его Лимас. — Он ублюдок. Вам следовало бы знать это.

— Да, — согласился Фидлер, — он ублюдок.

Фидлер казался взволнованным. «Ему нужно выговориться», — подумал Лимас.

— Я постоянно вспоминал вас, — продолжал Фидлер. — Часто вспоминал наш разговор, вы помните, тот, про мотор.

— Какой еще мотор?

Фидлер улыбнулся.

— Извините, это буквальный перевод. Я имею в виду Motor — двигатель, движитель, побудительную силу, как там это называют верующие христиане…

— Я не верующий.

Фидлер пожал плечами.

— Вы понимаете, что я имею в виду. — Он снова улыбнулся. — То, что вас потрясает… Ну, попробую сформулировать это иначе. Допустим, Мундт прав. Знаете, он заставлял меня признаться в том, что я вступил в сговор с британской разведкой, решившей разделаться с ним. Понимаете его логику? Будто бы вся операция была задумана британской разведслужбой с целью втянуть нас, точнее, меня в дело по ликвидации самого опасного для них человека в Отделе. То есть заставить нас обратить собственное оружие против себя самих.

— Он подъезжал с этим и ко мне, — равнодушно заметил Лимас. — Будто бы я все это и задумал.

— Я говорю сейчас не о том: допустим, все так и было. Допустим, это правда. Я говорю это исключительно ради примера, как гипотезу. Так вот, вы могли бы убить человека, невинного человека?..

— Мундт сам убийца.

— Ну, а допустим, он не был бы убийцей? Допустим, что задумали бы убить меня? Лондон пошел бы на это?

— В зависимости от обстоятельств. В зависимости от того, насколько это необходимо…

— Ах, вот как, — с удовлетворением отметил Фидлер. — В зависимости от обстоятельств. Точно так же поступал и Сталин. Статистика жертв и дорожная катастрофа. Что ж, для меня это большое облегчение.

— Почему?