Шпион, выйди вон

– Джордж, что вы предпочитаете? Могу я предложить вам виски или что-нибудь еще? – Он спрашивал таким заботливым тоном, будто предлагал аспирин от головной боли. – Я забыл поинтересоваться раньше, – извиняясь, пояснил он. – Джордж, давайте по рюмочке. Зима, в конце концов. Глоточек чего-нибудь.

– Все в порядке, не беспокойтесь, ради Бога, – ответил Смайли.

* * *

Он предпочел бы чашечку горячего кофе, но что-то мешало ему попросить.

К тому же он помнил по прошлому разу, что кофе здесь готовят отвратительно.

– Гиллем? – обратился Лейкон.

Нет, Гиллем также посчитал невозможным выпить вместе с Лейконом.

Тарру ничего предлагать не стали, и он продолжил свой рассказ.

По его словам, он спокойно воспринял присутствие Ирины. Он подготовил пути к отступлению еще до того, как вошел в дом, и теперь, ничуть не смутившись, начал действовать. Он не стал выхватывать пистолет, или зажимать ей рот рукой, или, как он выразился, делать еще какую-нибудь глупость вроде этого, а сказал, что пришел поговорить с Борисом по личному делу. Он жутко извиняется, но он останется здесь, пока не явится Борис. С хорошим австралийским акцентом, изображая тамошнего оскорбленного продавца автомобилей, он объяснил, что никогда не опускается до того, чтобы встревать в чужой бизнес, и поэтому будет трижды проклят, если позволит какому-то паршивому русскому, который не в состоянии платить за свои удовольствия, в одну ночь увести у себя девчонку и украсть деньги. Хоть он и разыгрывал смертельное оскорбление, но старался не повышать голоса, все время гадая, как она поступит.

И вот так, сказал Tapp, это все и началось.

Когда он вошел в комнату Бориса, было 11.30. А ушел он в 13.30, договорившись о встрече на следующий вечер. За эти два часа ситуация коренным образом изменилась.

– Заметьте, мы не сделали ничего предосудительного, просто стали хорошими знакомыми, верите ли, мистер Смайли?

На мгновение Джорджу показалось, что эта вкрадчивая усмешка претендует на его самые сокровенные тайны.

– Без сомнения, – вяло согласился он.

В присутствии Ирины в Гонконге не было ничего необычного, и Тесинджер не нашел оснований проявлять к ней особый интерес, объяснил Tapp. Ирина и сама была членом делегации, она хорошо разбиралась в тканях.

– Если уж на то пошло, то она была гораздо квалифицированнее, чем ее приятель, если можно его так назвать. Сущий ребенок и, по-моему, слегка синий чулок, но зато молода, и, когда она перестала плакать, у нее появилась чертовски приятная улыбка, – причудливо живописал Tapp. – Она была приятным собеседником, – еще раз подчеркнул он, будто бросая кому-то вызов. – Когда в ее жизнь вошел мистер Томас из Аделаиды, она уже дошла до края, терзаясь мыслью о том, как жить дальше с этим чертовым Борисом. Ей казалось, что я сам архангел Гавриил. С кем еще она могла поговорить о своем муже без опаски? У нее не было приятелей в составе делегации, у нее вообще не было никого, кому бы она доверяла; даже дома, в Москве. Тот, кто через все это не прошел, тот не поймет, что это такое – поддерживать разваливающиеся отношения, постоянно находясь в разъездах. – Смайли снова впал в глубокий транс, – Отель за отелем, город за городом, нельзя даже непринужденно поговорить с соотечественниками или ответить на улыбку незнакомца,так она описывала свою жизнь. Она считала, что такое положение вещей отравляет ей жизнь, мистер Смайли, и все эти ее страстные признания и пустая бутылка из-под водки возле кровати говорили сами за себя. Почему она не может жить, как все нормальные люди? – повторяла она. Почему она не может наслаждаться божественным сиянием солнца, как все остальные? Она любит осматривать достопримечательности, она любит детей. Почему у нее не может быть своего собственного? Ребенка, рожденного на свободе, не в рабстве. Она продолжала повторять: рожденного в рабстве, рожденного на свободе. « Я жизнерадостный человек, Томас. Я нормальная общительная девушка. Я люблю людей. Почему я должна обманывать тех, кого люблю?» Затем она обмолвилась, что вся беда в том, что когда-то, давным-давно, ее отобрали для работы, которая сделала ее холодной, как старуха, и лишила общения с Богом. Вот почему она постоянно пьет и плачет не переставая. К этому времени она слегка подзабыла о своем муже, более того, стала извиняться за свою хандру. – Tapp снова запнулся. – Я чуял, мистер Смайли, у нее золотое сердце. Я всегда чую это с самого начала. Знание – сила, говорят они, сэр, и в Ирине была э т а сила; в ней была какая-то неподдельность. Может быть, это называется безрассудством, но она была готова отдать всю себя без остатка. Я очень тонко чувствую душевную щедрость в женщине, когда сталкиваюсь с этим, мистер Смайли. У меня талант.

Господи, как описать это чутье? Ну вот, например, некоторые люди способны ощущать воду под землей".

Он, казалось, ожидал сострадания, и Смайли сказал: «Я понимаю» – и дернул себя за мочку уха.

Увидев такую странную реакцию на свои слова, Tapp молчал дольше обычного.