Последние аккорды. Наташа, трепеща, прижимается к генералу. Молча целует его в губы. Говорит:
Я сделаю все, любимый, – говорит она.
Вот и хорошо, малыш, – говорит генерал.
И помни, малыш, – говорит он.
Когда ты увидишь меня, – говорит он.
Ну, в городе, – говорит он.
Мы незнакомы, – говорит он.
Это ничего, – говорит Наташа.
Я и взглядом тысячу слов скажу, – говорит она.
… – смотрит она на генерала с любовью.
А ты правда миллионер? – говорит она.
Малыш, ну конечно, – говорит он.
Ласково треплет Наташу по макушке, открывает багажник, вынимает три тяжелые сумки девушки, бережно кладет их на бордюр тротуара. Садится в машину, и глядя на девушку, велит водителю трогаться. Лимузин отъезжает. Девушка, – проводив взглядом машину, – берет три сумки, с усилием поднимает их (несет еле-еле) и тащится к подъезду. Мы слышим стук ее каблучков. Видим каблуки. Асфальт.
Дверь подъезда.
ХХХ
Мы видим перед собой китайскую пагоду.
У нее крыша красного цвета с ярко-красными драконами, извергающими клубы дыма и пламени, что, почему-то, не делает их, драконов, угрожающими, а напротив, придает им какое-то сходство с неудачными моделями китайского автопрома
Мы слышим демонический смех китайского Учителя Кунфу, знакомый всем нам по кинофильмам про Учителей Кунфу – искусным подделкам под кинофильмы Квентина Тарантино, сами по себе являющиеся подделками кинофильмом про кунфу 50-хх годов.
Проще говоря, мы слышим эхо эха эха.
Именно поэтому смех звучит так, как будто отдается эхом.
Мы видим вход в пагоду, над ним висит небольшой плакат, на котором написано.
«Добро жалуем ресторан китайска кухня «Утка в Пекин!».
Рядом – щит с меню и ценами. Из-за полной неразберихи изображений и цифр понять, что, почем и почему, совершенно невозможно
«Автастаянка ристаран китайска кухня «Утка Пекин в».
Судя по тому, что на стоянке нет автомобилей, а грустный невысокий человек с узкими глазами и в костюме, почему-то, актера Пекинской Оперы, что делает его похожим на обанкротившегося Джеки Чана, стоит, зевая, мы предполагаем, что ресторан не пользуется популярностью. Порыв ветра распахивает дверь – то есть, она даже не на замке, и ручка так себе, – и камера попадает внутрь, как будто заброшенная против своей воли
Внутреннее убранство ресторана – причудливая смесь советской столовой с представлениями советских людей о китайской роскоши.
Тяжелые парчовые скатерти на круглых столах, щиты с золотыми надписями, – что-то наподобие из кинофильмов евразийца Доброва-старшего про Чингиз-хана, который конечно Ничего Такого в виду не имел, и вообще был большой добряк… Почему-то хрустальная посуда, вилки и ложки на столах. Но в углу, у инструмента, похожего на славянские гусли или молдавские цимбалы, сидит девушка, это китаянка в парчовом же халате. Девушка скучает, время от времени берет палочки – для еды (это единственные палочки для еды в ресторане) – и играет ими на музыкальном инструменте.
Мелодия звучит раз, два, три – каждый раз не до конца. Лишь на пятый шестой раз девушка доигрывает мелодию настолько, что мы можем ее различить.
Это «Три кусочечка колбаски» группы «Комбинация и Алены Апиной.
Три кусочечка колбаски, – наигрывает девушка на цитре
У тебя… лежали на столе… – наигрывает она.
Ты рассказывал мне сказки… – играет она.
Прерывает игру, резко хватает что-то палочками в воздухе. Крупный план. Это муха. Большая, жужжащая черная муха.
Девушка, не меняясь в лице, пристально смотрит на муху. Широко открывает рот. Сует палочки туда, и, сжав губы, медленно вытаскивает палочки изо рта. Уже без мухи. Но глотательных движений не делает. Замирает. Мы слышим глухое жужжание.