Шпионаж под сакурой

— Я так считал с самого начала, — криво улыбнулся я.

Родзаевский коротко кивнул Араки и бросил:

— С вашего позволения.

После чего вышел из комнаты. Я проводил его холодным взглядом, едва удержавшись от мальчишества — очень хотелось сделать ему непристойный жест в спину.

— Для чего вы так жёстко обошлись с ним? — поинтересовался Мадзаки. — Человек проделал достаточно далёкий путь ради этой встречи.

— И мне стоило известных усилий добиться для него разрешения на въезд, — добавил Араки, осуждающе глядя на меня.

— Я терпеть не могу его и ему подобных, — честно ответил я. — Считают себя спасителями России, сидя за границей и всё, что могут, это болтать языками без толку. Да ещё устраивать шествия с тупыми лозунгами под стенами советских посольств. Я не собираюсь поднимать им популярность, как уже сказал.

— Можно обойтись и без Родзаевского, — согласился, поразительно легко, Араки, — если это ваша принципиальная позиция, Руднев-сан. Хотя мы и очень рассчитываем на ВПФ в Харбине.

Я и не заметил, что с уходом Родзаевского, мы снова перешли на японский. При этом первым на родном языке Араки и Мадзаки заговорил именно я.

— Любоы мои слова вы сможете повернуть таким образом, — усмехнулся я, — чтобы они лили воду на мельницу Родзаевскому. К тому же, Араки-тайсё, я всего лишь простой эмигрант, который работает шефом декораторов в театре. И эта роль меня устраивает как нельзя лучше. Я бы не хотел сильно выпячивать себя.

— Вы могли бы аргументировать эту позицию, — вполне серьёзно попросил меня Араки.

— Дело в том, — охотно объяснил я, — что пока сижу тут, в Токио, тише воды ниже травы, до меня нет никому дела. Но стоит дать интервью, как мной заинтересуются. Мне совершенно не нужны визиты странных людей, намекающих на русскую разведку. И гадай, очередная ли это провокация вашей контрразведки или же, действительно, люди из Разведупра. Хотя, в любом случае, я бы послал такого товарища куда подальше. Но моей выдачи вполне может потребовать советское правительство на официальном уровне. Я ведь военный преступник, как бы то ни было. А ведь вы меня, вряд ли, станете защищать в таком случае.

— Стану, — хлопнул ладонью по столу Араки. — И пока я военный министр, смогу защитить вас.

— Не столь ты и всесилен, Сада-кун, — покачал головой Мадзаки, становясь на мою сторону, — и я могу привести тебе некоторое количество примеров, начиная с себя. Сколько раз ты говорил, что будь твоя воля, я бы никогда не оказался в отставке. А каков итог, видишь сам.

— Когда ты перестанешь напоминать мне об этом, Дзин-кун, — как-то прямо-таки сдулся Араки.

— Так я тогда уже был тайсё, Сада-кун, — добил его Мадзаки, — а Руднев-сан очень верно оценивает себя. Он отставкой не отделается, Сада-кун, его просто съедят, и костей не останется. Да каких костей, памяти и той не будет, ровно и не жил в этом мире Руднев-сан, а у легендарного Руднева-сёсё было только двое сыновей.

— Думаю, скорее, состряпают легенду о красном коннике, — усмехнулся я, — сгинувшем в Польской войне или на Кронштадском льду.

— Я понимаю ваши резоны, Руднев-сан, — окончательно сдался Араки. Военного министра, видимо, подкосил тот факт, что его друг встал на мою сторону, да ещё и привёл столь убедительные доводы. — Возразить мне вам уже нечего. — Он поднялся из-за стола и мы с Мадзаки последовали его примеру, понимая, что разговор окончен. — Ты не уходи, Дзин-кун, — остановил отставного генерала военный министр. — Я хотел поговорить с тобой ещё немного, а вы, Руднев-сан, оставьте нас.

Я попрощался с обоими и поспешил покинуть дом.

Самым неприятным оказалось, что доставлять меня в театр с той же помпой, как забирали, никто не собирался. Пришлось выбираться самостоятельно. На нескольких трамваях. Так что я едва успел к тренировкам.

Журнал, лежащий перед Бокием был фотокопией с оригинала. Глеб Иванович понимал, что это, скорее всего, какая-то проверка со стороны фон Кемпфера. Хотя какие тут ещё проверки, он и без того почти полностью в его власти. Ведь даже для декораторов мастера Тонга он уже мёртв, а значит, надеяться уже не на что. Однако, Исаак имел на Бокия свои виды, ещё не очень понятные самому Глебу Ивановичу. Пока же он просто усадил разведчика за перевод увесистого тома — лабораторного журнала, по всей видимости.