Шпионка, которая любила принца (Дарья Ливен)

Наилучший рецепт сохранения молодости известен всем мужчинам: на склоне лет влюбиться в молодую красотку. Женщины порою тоже следуют этому рецепту, но, как правило, не расчетливо. Они совершенно бессознательно повинуются неясному влечению, странной сердечной скуке, которая вдруг начинает их одолевать, подчиняются красоте и обаянию юности.

Сначала в сердце рождается просто нежность – можно сказать, что и материнская. Затем тревога, когда женщина не может понять, что с нею творится, почему жажда видеть этого мальчика становится неодолимой. Потом приходит безгрешное, восторженное желание просто смотреть и смотреть в его глаза… Но в сердце уже жалит ревность ко всем без исключения юным девицам, которые возникают в поле зрения этих глаз, мучает зависть к вульгарной свежести «этих дур». Потом женщина вдруг осознает, что от светлого, невинного обожания остался только пепел, потому что в ее сердце уже пылает страсть… порочная, пугающая, недозволенная, постыдная страсть.

Но в том-то и беда, что ей уже не стыдно! Она счастлива пробуждением своих темных желаний, как не была счастлива никогда в жизни!

И вот здесь-то ее осеняет последний свет молодости. Она преображается. Близкие изумлены: столь красивой она еще не была! Жар любви придает такой блеск ее глазам, что они ослепляют окружающих! Все смотрят на нее с восторгом, и он тоже!

Он – тоже…

И тогда она принимает желаемое за действительное. Она забывает, сколько ей на самом деле лет, а главное – какие страшные запреты стоят меж нею и тем, кого она любит… любит так, как никогда никого не любила раньше! Она искренне верит в это. Верит, что только сейчас настигла ее первая любовь, которая почему-то прошла мимо в юности…

Она готова душу дьяволу продать, чтобы заполучить его!

Но дьявол не отзовется на ее мольбы и не придет.

Счастлива та, которой хватит достоинства скрыть свою любовь. Хватит сил промолчать и тихо радоваться этим цветам запоздалым.

Но если безумие окончательно уничтожило гордость женщины и она решается на признание… если она решается…

Ей предстоит увидеть изумление, оторопь или даже страх в любимых глазах. А то и насмешку! И она вновь пожелает душу продать дьяволу – за то, чтобы взять назад свои признания.

Но дьявол не откликнется и теперь.

И тогда она поймет, что эту рану в сердце не залечить никогда. Она возмечтает о смерти. Но смерть обычно остается глуха к мольбам тех, кто искренне зовет ее. Хотя иногда все же слышит этот зов и приходит – только ошибается адресом…

Весной 1835 года в течение одного месяца от скарлатины умерли один за другим два младших сына Дарьи Христофоровны.

Ею овладело безумное отчаяние, она винила судьбу за несправедливость, винила во всем ненавистный Петербург, где «снег и лед проникают до мозга костей».

Но больше всего она винила себя, решив, что этим ударом судьба решила наказать ее за безумную любовь к тому, кого она, по английской манере, называла prince – принц. Никто не знал о ее горькой и постыдной тайне. Все пытались утешить, развлечь ее, и особенно усердствовала в этом царская семья. В глазах Николая Павловича, императрицы Александры Федоровны, их детей она видела сочувствие. И только глаза принца были холодны и настороженны. Может быть, он и жалел ее, но еще больше – боялся, потому что все знал…

И тогда Дарья Христофоровна, похоронив детей в родовом имении фон Ливенов, приняла решение покинуть Россию.

Она металась по Германии, которую никогда не любила, мечтала вернуться в милую ей Англию, однако Пальмерстон воспротивился этому всеми силами. В конце концов Дарья Христофоровна приехала в Париж, где встретила многих старых друзей по политическим забавам и обрела новых. Так, у герцога Брольи, тогдашнего министра иностранных дел Франции, ей представили историка Франсуа Гизо.

«За обедом, – писал он впоследствии, – сидя рядом с княгиней Ливен, я был поражен печальным выражением ее лица и манерами, исполненными достоинства; она была в глубоком трауре и, по-видимому, находилась под гнетом тяжелых мыслей, начинала разговор и неожиданно прекращала его. Раз или два она взглянула на меня, как будто удивленная тем, что слова мои привлекли ее внимание. Я расстался с нею с чувством глубокой симпатии к ней и к ее горю; при следующем свидании она выразила желание продолжать со мной знакомство».

Здесь нет ни слова о впечатлении, которое произвела на Гизо красота этой удивительной женщины. А между тем ему чудилось, будто он видит ледяную статую, внутри которой горит пламя.