Шпионская игра (ЛП)

  Дом казался странным, как будто все было незаметно перемещено. Так не должно было быть. Я знал это место достаточно хорошо. Это почти не изменилось с тех пор, как мы были детьми, и я всегда был рядом, приходил и уходил, особенно в последние месяцы его болезни. Возможно, дело в том, что дом всегда ощущается по-другому после того, как кто-то умер.

  Я начал с того, что прошелся по кухне, немного поработал по дому, выбросил несколько кусочков еды, которые могли сгнить, положил в коробку то, что мог забрать домой и использовать сам. Я даже немного почистил. У меня возникло искушение вычистить все это: шкафы, полки и углы, все то, к чему глаза старика привыкли, но я удовлетворился рабочей поверхностью и раковиной и сделал себе пометку вызвать женщина, которая изредка приходила убирать для него и заказывала ее на целый день, чтобы проработать весь дом. Я хотел, чтобы это было сделано до того, как он был продан.

  Простая работа была по крайней мере деятельностью, утверждением настоящего в тишине дома. Я поставил чайник, разложил на чистой столешнице заготовки для чашки кофе, черного кофе, так как молока не было. Я прошел через остальные комнаты, где осела пыль, и почувствовал, что иду вне времени и вне себя. Недавние события, болезнь и смерть моего отца, и воспоминания из далекого детства, самые ранние воспоминания, казались единым целым, и я был оторван от всех них, как если бы они были всего лишь пылью, и можно было провести по ней пальцем и стереть с них полоски. прочь.

  С этим чувством дистанции я отнес кружку с кофе к его столу. Я осторожно положил кружку на рыхлую бумагу, хотя кожа уже была окольцована, помечена и изношена, как старая кожа. Я хорошо знал его поверхность, прикосновение к коже и круглые деревянные ручки ящиков, знал, как я ожидал его найти, и все же это отличалось от этого. Все было переставлено. Бумаги за пятьдесят лет, которые я ожидал найти в их обычном легком хаосе, были отсортированы, просеяны и сложены в стопки.

  Это был первый момент, когда я почувствовал себя тронутым с тех пор, как вошел в дом. Так вот, что он делал, когда был болен, готовил для меня вещи своим мягким и внимательным образом. Я чувствовал, как он сидит на том же стуле, в котором я сидел сейчас, методично перебирая ящик за ящиком, бормоча и наполняя мусорную корзину и пол вокруг нее всем, что можно было скомкать и выбросить. Я вспомнил все те времена, когда я звонил ему, чтобы спросить, как он себя чувствует и что он делает в течение дня, и он сказал, что занят. Он не сказал мне, с чем, но теперь я видел. В конце концов, он собрался. У него было завещание, свидетельство о рождении, все, что нужно для регистрации смерти. Другие вещи он разложил в специальных ящиках: письма, несколько альбомов для рисования, которые были у него на войне, странные фотографии, которые не попали в альбомы, квитанции на все, что было в доме ценно, ключи от часов, компас и портсигар. . В этих ящиках было ощущение пустоты, слишком много места там, где они годами были забиты множеством вещей, от которых теперь отказались, убрали или отредактировали, прежде чем их снова можно будет увидеть. Даже запах выдвинутых ящиков до того, как я прикоснулся к ним, запах бумаги, пыли и оголенного дерева, наводил на мысль о недавнем беспокойстве.

  Многие из этих материалов были знакомы мне всю жизнь. Я заглядывал в стол раньше, официально и неофициально. Мы с Питером виновато прошли через это в дни наших подозрений. Там было почти все, что я помнил. Была игра, в которую мы играли на детских праздниках, где нам показывали много предметов на подносе, а затем снова показывали поднос, и нам приходилось вспоминать, что на нем было раньше, а что отобрали. Раньше у меня это хорошо получалось. Я внимательно смотрел на лоток и старался сохранить его изображение как фотографию, запомнил его и плотно закрепил за закрытыми крышками, и открывал их только тогда, когда следующий лоток был поставлен перед нами, чтобы я мог сразу увидеть, как он был изменен. Теперь у меня было то же самое чувство, только я не мог назвать точный предмет, который был унесен. Странно было то, что появилось, чего не было там раньше, не тогда, когда мы искали это или в другое время, когда я нюхал, - дневник нашей матери. Это был карманный дневник синих латышей за 1960 год, с напоминаниями и встречами, аккуратно отмеченными синими чернилами, заполненный до нескольких страниц в конце, который перешел в начало января следующего года, вплоть до того, что появилось. на прием к врачу в Оксфорде в день ее смерти.

  Я нашла его в самом нижнем ящике, последнем, к которому я подошла. Я положил его на стол и пролистал другое содержимое ящика, и, не обнаружив, что больше ничего интересного, закрыл его, закрыл все ящики стола, прежде чем читать, осторожно и неторопливо, начиная с начала, страница за страницей. .