Шпионские игры царя Бориса

— Если мой дядя, Карл в одиночку победит поляков, то он никому не отдаст ни пяди ливонской земли — не в традициях моей родины без боя отдавать завоеванное. Но вот если немногочисленная тяжелая гусарская конница литовского гетмана Ходкевича разметает полки шведской пехоты и уничтожит ее, то разгромленному Карлу придется думать не о Ливонии, даже не о Финляндии, а о том, как защитить от Сигизмунда свою власть в Швеции. И тогда он будет готов пойти на союз с царем и со мной на любых условиях. Но как же мне, природному шведу, противно, что надо желать полякам победы над моими соотечественниками!

— Ой, много добра тебе соотечественники принесли! — фыркнула данцигская немка.

Пока Густав и Катарина дискутировали, купец Меллер вдруг осознал, сколь важна его миссия в Ригу (он не сказал даже Густаву, что планируемая поездка преследует не только торговые цели). Если шведы разобьют в Ливонии поляков, а Рига восстанет, то у Сигизмунда просто не окажется войск, чтобы бороться с рижанами, признавшими власть царя!

Мысль, что он оказался в эпицентре политической бури, так взволновала Меллера, что ему захотелось побыть в одиночестве.

Купец поднялся с лавки.

— Я все, что знал, рассказал вам. Пора и честь знать.

Его не удерживали, тем более уже стемнело. Когда гость ушел, а принц поднялся из-за стола, Катарина жалобно сказала Густаву:

— Посмотри, какая темень за окном. Холодно и метель может скоро подняться. Путь до дома доктора Хильшениуса не близок. Неужели ты сегодня поедешь к нему ставить опыт?

Принц понял, что Катарине не хочется оставаться одной и с тревогой ждать, когда он придет, не случится ли с ним чего плохого на темных московских улицах. Густав улыбнулся:

— Оденься теплее.

— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой к Хильшениусу?

— Наука подождет до завтра. Мы поедем кататься на тройке!

Принц знал, как нравилась Катарине эта русская забава. Сани мчались по снегу так, что захватывало дух!

Кучер неторопливо запряг лошадей, так же неторопливо ехал по темной, заснеженной улице, мимо домов, где в окнах уже гасли огни. Было странное ощущение. Темнота на покрытом тучами небе, темнота вокруг. Но вот тройка спустилась к реке. Кучер не стал направлять лошадей на скользкий лед, тройка с огромной скоростью помчалась вдоль берега. Русский нахлестывал лошадей кнутом, принц зажег смоляной факел, сани мчались так, что и в самом деле захватывало дух. И в дополнение ко всему, Густав стал целовать Катарину, причем так, что у нее захватывало дух. В конце концов, принц так увлекся, пустив в ход и руки, что его гражданская жена тихонько взмолилась:

— Густав, ну не здесь же! Если ты станешь раздевать меня прямо в санях, я замерзну. А если возбудишь меня, не удовлетворив, расстроюсь.

— Домой! — крикнул принц слуге.

Ночью он так страстно ласкал Катерину, что не только возбуждал много раз ее тело, но и успокаивал душу — данцигская горожанка убедилась, что для этого принца она и впрямь самая желанная женщина на Земле.

Приготовленные из тщательно протертых ягод брусники, черники, вишни или земляники, высушенных тонким слоем на солнце лепешки.

Глава 15. Встреча старых врагов

К тому времени, когда Генрих Флягель подъехал к Пскову, то изрядно замерз. Мела февральская вьюга, мороз был таков, что хороший хозяин забирал из будки собаку и уводил в теплую избу.

Рижане очень редко ездили по торговым делам далеко от родного дома в начале февраля. Даже супруга Генриха Флягеля была удивлена, когда ее муж засобирался в дорогу с обозом, груженым солью.

— Почему тебе не терпится ехать в самый лютый мороз?! Или не слышал, как в страшный февральский снегопад в Ливонии сани застревали в пути из-за того, что ноги лошадей увязали в метровом снегу, и путникам приходилось неделю ждать лучшей погоды?

И что мог сказать супруге Генрих Флягель? Что какая-то трактирщица из предместья по имени Мария явилась к нему в дом и велела ехать немедля? Или солгать, что в Пскове соль вздорожала в феврале? Но каждая хозяйка понимает, что псковичи засаливают рыбу, мясо и овощи осенью, готовясь к зиме. Хотя…

— В Псковской земле был плохой урожай, там не хватает зерна для того, чтобы кормить скот, коров и овец режут и засаливают мясо, соль вздорожала, надо этим воспользоваться, — вдохновенно врал Флягель.

— Ох, Генрих, — сказала вдруг верная супруга с которой он прожил много лет. — Пойми, у меня сердце болит. Вроде все нормально, но меня страшит твой отъезд. Почему-то кажется, что тебе угрожает опасность. Я боюсь неизвестно чего, но мне по-настоящему страшно!

«Знала бы ты, как я боюсь! — подумал рижский патриций. — Ведь я не авантюрист и не неразумный мальчик. Понимаю, что делаю все ради родного города, ради своих детей, а все равно страшно».

Неожиданно мысли его приняли совсем иное направление: «Интересно, а Мария переживала бы за меня так, будь она моей?»

Весь этот сумбур в голове привел к тому, что на прощанье Флягель поцеловал супругу в губы столь страстно, что немолодая рижанка была просто удивлена. Чтобы успокоить ее, Генрих Флягель пообещал: