Шпионские истории

После этого он отдал своим войскам приказание двигаться к русским границам. 28 мая Наполеон выехал из Дрездена в Познань, а русский Государь в это время побывал на балу в имении генерала от кавалерии Леонтия Леонтьевича Бенигсена в Закрете, где получил известие от Санглена о том, что Наполеон начал переправу.

— Я этого ожидал, — воскликнул Александр, — но бал всетаки будет.

И действительно бал состоялся. Государь станцевал с супругой хозяина, а потом, обуреваемый тяжелыми мыслями о начавшейся войне, незаметно покинул имение, не показав ни малейшего беспокойства.

* * *

Известие о вторжении Наполеона произвело на Александра Павловича тяжелое впечатление. Он знал, что невозможно сдержать противника, дать ему крупное сражение и выбросить со своей территории. Знал и о намеченной стратегии военного министра — не давать генерального сражения Наполеону.

Подписав некоторые срочные бумаги, он направил рескрипт генералу-фельдмаршалу Петру Ивановичу Салтыкову о подготовке войск к отражению агрессии. В этом обращении есть знаменательные слова:

«Не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем».

В середине ночи он вызвал к себе бывшего обер-полицмейстера, ставшего министром полиции Александра Дмитриевича Балашова, и сказал ему:

«Ты, наверно не ожидаешь, зачем я тебя позвал. Я намерен тебя послать к императору Наполеону. Я сейчас получил донесение из Петербурга, что нашему министру иностранных дел прислана нота французского посольства, в которой изъяснено, что как наш посол князь Куракин неотступно требовал два раза в один день паспортов ехать из Франции, то сие принимается за разрыв и повелевается равномерно и графу Лористону просить паспортов и ехать из России…».

На словах «ехать из России» он остановился, словно пораженный внезапным ступором, затем, медленно выходя из него, добавил:

«Если Наполеон намерен вступить в переговоры, то они сейчас могут начаться, с одним условием, чтобы армии его вышли за границу; в противном же случае, даю слово, докуда хоть один вооруженный француз будет в России, не говорить и не принять ни одного слова о мире…Пусть же будет известно Европе и послужит новым доказательством, что начинаем войну не мы».

Балашов с поручениями Александра Павловича выехал в ту же ночь и на рассвете оказался в небольшом местечке Россиены, где располагалось небольшое подразделение авангарда французской армии. Гусары провели его сначала к Мюрату, кстати, женатому на сестре французского императора, а потом доставили в штаб 1-го корпуса маршала Даву.

Как писал Е.В. Тарле Даву, который «весьма грубо, невзирая на протест, отнял у Балашова письмо Александра и послал его с ординарцем к Наполеону. На другой день Балашову было объявлено, чтобы он передвигался вместе с корпусом Даву к Вильно. Только 29 июня Балашов попал таким образом в Вильно, а на другой день 30 июня к нему пришел камергер Наполеона граф Тюренн, и Балашов явился в императорский кабинет».

По воспоминаниям самого Балашова, написанным много лет спустя, после той исторической встречи, Наполеон признался:

«Я знаю, что война Франции с Россией не пустяк ни для Франции, ни для России. Я сделал большие приготовления, и у меня в три раза больше сил, чем у вас».

Потом он стал корить Александра за убийство отца, нелестно отозвался о полководческих способностях Барклаяде-Толли и, скрестив руки на груди, прошелся по кабинету, остановившись у окна. Внимательно посмотрел на Балашова и почти сочувствующе заметил: