Времени на доказательство своей правоты у меня оставалось немного, потому что, если я не найду ответов, мне предстоит чертовски многое объяснять. Да, действовать надо быстро – вот только с чего начать? Моя отлучка из «Интерконтинентал» расценивалась по всем стандартам как серьезное нарушение. Мне следовало сразу же пойти к Хаггету, моему теперешнему непосредственному начальнику, изложить ему факты и ждать инструкций. Объяснение, почему я так не сделал, звучало просто: я искренне считал, что в этом случае уже был бы мертв. Я знал, что наткнулся на опасную игру в прятки, и отступать, бежать уже слишком поздно.
Все проблемы чуть было не разрешились, когда я остановился в паре дюймов от кузова грузовика, не позаботившегося показать торможение. Следующую пару миль я ехал осторожнее, сосредоточившись на дороге, но потом снова втянулся в глубокие размышления, прерывавшиеся лишь редкими взглядами в ветровое стекло.
Квартиру Уэзерби я обнаружил в грязноватом, неряшливом доме неподалеку от Помбрук-сквер, в Эрлс-Корте. Здесь не было даже домофона. Я толкнул дверь и вошел. На лестнице пахло, как и во многих перестроенных под жилые лондонских домах, вареной капустой.
Уэзерби жил на четвертом этаже. На мой стук в дверь никто не ответил. Я даже не позаботился придумать, что скажу, если откроет он сам, но этого не случилось. Неприметная квартира была, однако, защищена хитроумными замками. Хранители Банка Англии извелись бы и истерзались, увидев, каким изощренным способом он закрепил свою дверь в дверном проеме. Смене взломщиков сейфов понадобилась бы добрая неделя, чтобы проникнуть внутрь. Работу вполне можно было предлагать как дипломную для оканчивающих курсы слесарей. Не имея ящика ключей, открыть эту дверь представлялось возможным разве что с помощью гелигнита. Уэзерби определенно позаботился о том, чтобы к нему в квартиру входили только по приглашению. Поскольку запастись таковым я не удосужился, оставалось лишь найти другой вход.
Дверь его соседа выглядела куда проще и открылась через пять секунд – для этого понадобилось всего лишь вставить карточку «Америкэн экспресс» между нею и рамой и подцепить язычок. Войдя, я оказался в сумрачной комнате с запахом китайских свечей и чего-то пригоревшего и населенной волосатым существом, отдаленно напоминающим человека и сидящим на корточках на протертом ковре. Существо дергало головой под звуки ситара, доносящиеся из портативного кассетника.
– Эй, приятель, – изрекло оно, – мог бы постучать.
Я замер на месте. Вообще-то мне и в голову не пришло, что в квартире кто-то может быть.
– Дверь была открыта.
– А-а-а… – Существо уже потеряло ко мне интерес.
– У меня дверь закрылась, остался без ключа… Ты не против, если я твоим окном воспользуюсь?
– Пользуйся, приятель, пользуйся всем. – Оно погрузилось в транс. Или в раздумья.
Я поднял окно и перегнулся через подоконник. Соседнее окно, с которого начинались окна Уэзерби, было рядом, на расстоянии вытянутой руки. Я обмотал ладонь носовым платком, высунулся еще дальше и с силой ударил по стеклу. Стекло было двойное и взорвалось с жутким треском, за которым последовало шумное осыпание на бетонный цоколь больших и маленьких осколков. Я предусмотрительно отпрянул, укрывшись в комнате волосатого существа, выждал несколько секунд, потом опасливо выглянул – весь этот шум, однако, не привлек совершенно никакого внимания.
Я высунулся максимально далеко, отвинтил задвижку и распахнул окно настежь. Еще несколько кусков стекла улетели на бетон. Я выбрался на выступ и переместился в жилище Уэзерби.
Место было унылое и скудно обставленное предметами старыми, но не представляющими никакого интереса. Для штор и обивки использовалась самая дешевая, отталкивающего вида ткань, давно выгоревшая и поблекшая. Абажуры на лампах пожелтели. Старый проигрыватель, электрический чайник на полу гостиной, возле софы, у дальней стены, – старый черно-белый телевизор, выглядевший так, словно его украли из двухзвездочного отеля. И все-таки посреди всего этого старья и убожества нашлось место предметам истинной красоты: две прекрасные, писанные маслом картины предков на стене, еще одна – с изображением сцены из Крымской войны, замечательный комод эпохи Георга III с парой чудесных китайских ваз на нем. Но в целом впечатление было такое, словно я попал на склад второсортного антикварного магазина, куда убрали самые плохонькие образцы.
Все явно указывало, что здесь живет холостяк. Незастланная и, судя по всему, давно не убиравшаяся постель. Покрывшиеся пылью подушки. Грязная чашка с недопитым и уже затянувшимся пленкой плесени чаем. Носки, ботинки, жилетки, несвежие рубашки, кучкой сваленные на кресле в спальне. Я осторожно прошелся по квартире. Осмотрелся. Кабинетом служила крохотная комнатушка с единственным на всю квартиру достойным представителем мебели – старинным письменным столом с убирающейся крышкой, красота которого страдала от отсутствия должного ухода и небрежения и присутствия безобразной желтой настольной лампы.