Художник снял фуфайку. В зеркале отражался его сильный бронзовый торс с высокой грудью, могучими бицепсами и хорошо развитой мускулатурою спины. Сначала он работал десятифунтовыми гантелями. Твердые и в то же время упругие мускулы как живые переливались под холеной кожею, словно отполированной частыми душами и ежедневными "омовениями". Именно "омовениями". В этом слове было что-то античное, говорящее о торжестве обряда, и оно так нравилось Соколову, наполовину жившему в своих грезах о былом греко-римском культе красоты тела…
Стук в дверь.
Вошел щеголеватый полковник генерального штаба Шепетовский. В легком, отлично сшитом пальто нежно-сиреневого цвета и с красным анненским темляком на шашке. Соколов приходился двоюродным братом Шепетовскому. Отношения между ними были не горячие и не холодные, а скорей теплые. Элегантного, делавшего завидную карьеру полковника шокировало, что его кузен, днем пишущий картины, вечером борется в цирке. И главное, за деньги борется.
— Как тебе не стыдно, Иван! — пытался образумить своего двоюродного брата полковник. — Ты из хорошей дворянской семьи. У тебя несомненное будущее видного художника, а ты, полуголый, вступаешь в параде бог знает с кем и на потеху толпе валяешься на грязном ковре!..
— Ты ничего не понимаешь, — бесцеремонно обрывал художник Шепетовского. — Дикий, чисто русский взгляд. Мы всего боимся. И то нас шокирует, и это, и пятое, и десятое. Смотри гораздо проще на все эти вещи. Борьба меня кормит. Дает двадцать пять рублей в день, и пока моих картин никто не покупает, и я неизвестен, — это в моем бюджете целое богатство. Раз Господь Бог отпустил мне такую фигуру и силу, отчего же не использовать эти данные? Смотри, в Америке. Министры читают рефераты в кафе-шантанах, и это их не умаляет ничуть. Бедные студенты зарабатывают себе кусок хлеба чисткою сапог, а потом из них выходят сенаторы, крупные общественные деятели и миллиардеры.
Эти споры не приводили ни к чему. Соколов оставался при своем, полковник — при своем. Видя всю бесполезность родственных увещеваний, Шепетовский никогда не касался больше цирковых выступлений кузена. Встречались они очень редко. Слишком разные дороги, взгляды и вкусы.
И если б Соколов был вообще склонен удивляться чему-нибудь, он выказал бы самое подлинное изумление этому нежданному-негаданному визиту. Но художник никогда не удивлялся. И вот почему он сказал "здравствуй" так спокойно и просто, как если б Шепетовский заходил в его мастерскую каждый божий день.
Вид у полковника был озабоченный, и породистое лицо с небольшими усиками смотрело строго.
Соколов подвинул Шепетовскому табурет, сам же с гантелей перешел на "шары". Укрепив "брюшком" на ладонях, Соколов жал их без конца, наблюдая в зеркало ритмичную работу мышц.
Полковник сидел, опершись на эфес обеими руками в белых и тоненьких замшевых перчатках.
— Брось, Иван, свою атлетику… У меня к тебе очень важное дело. Ты можешь оказать нам вообще и мне в частности — большую услугу.
— Я — весь внимание. Работа ничуть не отвлекает меня. Наоборот. Ясность мышлений необычайная. Дух и тело…
— Довольно. Я уже это слышал. Эллинизм и прочее. Ну, так вот, слушай. У нас война…
В антракте между правильными вдыханием и выдыханием Соколов успел уронить:
— Знаю, грамотен, газеты мне попадаются.
— Великолепно. Ты понимаешь, до чего в такое время врагам нашим важно знать не только военные секреты противника, но и дипломатические. Я буду краток: есть в Петрограде видный чиновник, — тебе знакомо это имя, — Выводцев. Он без ума влюблен в эту вашу, — я говорю вашу, потому что она подвизается в вашем цирке, — Маришку Сегай — венгерку. У нас есть данные: Сегай — австрийская шпионка. Отсюда основание опасаться, что Выводцев, сам того не предполагая, сделался лакомой дичью. И если не сам он, то, во всяком случае, его бумаги, портфели и письменный стол. Слушай дальше: этой венгеркой руководит ее любовник — австрийский офицер, такой же, как и ты, силач и атлет, по фамилии Вицлер. По приметам он сильно смахивает на вашего борца Штранга. Желательно выяснить возможно скорей, действительно ли Вицлер и Штранг — одно и то же? По имеющимися у нас сведениям, у этого мерзавца на груди вытатуирована голая женщина. Ты не видел ли чего-нибудь подобного у этого полупочтенного? Я ездил нарочно в цирк, но трико у вашего Штранга слишком глухое. Однако в уборной…
Художник ловким движением подкинул оба двойника, поймал их за дужки и с грохотом бросил на пол.
— Мне кажется, что вы напали на верный след. Австриец, хотя он здесь, кажется, под швейцарским паспортом, и одевается и раздевается в отдельной уборной. Его наготы никто не видел. Но я попытаюсь сделать тебе приятное. Кстати, сегодня вечером наша борьба с ним в первой паре.
— Великолепно. В таком случае я приеду на борьбу.
Соколов кивнул головой и занялся упражнением на кольцах.