Шпионы и все остальные

Еще через три перепада откроется прямая дорога на «Бухенвальд».

Леший без всякого глубиномера знает, на каком горизонте находится. По внутренним ощущениям. На минус десяти начинает закладывать уши. Где-то на минус пятидесяти немеют кончики пальцев, приходится растирать их о ладони… В этот раз он почувствовал что-то еще. Будто на какой-то миг из-под ног убрали опору. Короткий-короткий миг, миллисекунда. И звук. Далекий, глубокий, на пределе слышимости, который он услышал скорее животом, чем ушами.

— Ты слышал, Рудь?

— Нет. А что? — Рудин враз напрягся, уставился на него. — Что я должен был слышать?

— Ничего, — сказал Леший. — А ты, Ринго, слышал?

— Что?

— Что, что, — буркнул Леший. — Новую песню Леннона-Маккартни, б…дь.

— А? Какую песню? Я ничего не слышал, Леший. Что случилось?

— Топай, не болтай.

После метрового перепада (прошли без происшествий) — отдых. Температура упала до плюс пяти, дышать почти нечем. Глоток коньяку. На службе он никогда такого не позволял. Почти никогда. Теперь, когда они свободные люди свободной страны — другое дело. Надо отдохнуть, прийти в себя. Оставили включенным один фонарь, надели на него пластиковый стакан, чтобы не слепил глаза, — «диггерский интим».

— Что ты думаешь про этот сигнал, который они поймали? — как бы между прочим поинтересовался Тамбовцев. Видно было, что этот вопрос не давал ему покоя, хотя спросить он решился только сейчас. — Это ведь Палец был? Или все это вранье?

— Вранье, — сказал Леший. — Николаевич на понт берет. Палец мертв, и никакого сигнала быть не могло.

— А зачем ему это? Николаевичу, в смысле? Он умный мужик, в загробную жизнь не верит…

— Боится, что оставим его с носом.

Помолчали. Тамбовцев несколько раз шмыгнул носом. Своим безукоризненно прямым чувствительным носом.

— А кто-то другой мог взять рацию?

«Боится, — подумал Леший. — Это тебе не песенки всякие слушать…»

— Нет.

— Почему?

— Дети в такие места не забираются. А если диггер — он бы не включил чужую рацию.

— Почему не включил?

— Твою мать, Коля. Потому что чужая. Потому что он диггер, а не рокер с дурацкой косичкой. Потому что если он еще раз сунется в это место, его грохнут. Понятно?

— А-а, — сказал Тамбовцев.

Хотя наверняка ничего он не понял. Потому что в отряде проходил меньше года, потому что ушел в торговлю, потому что отпустил усики и косичку, потому что моет голову каждый день, пользуется дезодорантом за пятьдесят долларов и говна в своей жизни по-настоящему еще не нюхал.

Ну, а если честно… Леший тоже мало что понимал. И хрен с ним. Да, его это известие насторожило. Рации сами по себе не включаются. А на третьем уровне некому их включать. И если все же включили… Он чувствовал здесь какой-то напряг, возможную опасность. Просто сосредоточиваться на этом, гадать: а что это было? — нет ни смысла, ни желания. Впереди тяжелая работа, ему и так о многом приходится думать. В конце концов, они ведь идут туда — значит, все и увидят!

Перед спуском в «Бухенвальд» это еще раз повторилось: миллисекундная «воздушная яма» — и далекий гул. Рудь и даже Ринго опять ничего не услышали, не почувствовали. А ведь они боялись, нервничали, у них нервы на пределе. Должны были почувствовать.

Когда они подходили к месту перехода на четвертый уровень, даже у Лешего дрожали руки и ноги, а сердце яростно колотилось. Сказывалось отсутствие тренировок, да и в глубокий «минус» он давно не ходил.

— Вон, за следующим поворотом «Бухен», — сказал он, чтобы подбодрить спутников.

— Это модель такая бразильская, Бундхен звать… — отозвался Ринго. — Жизель Бундхен… Я видел фотки. Телка шикарная!

«Вот пижон, — подумал Леший. — Тут просто вздохнуть усилие нужно, а он то про свой рок-н-ролл, то про телок болтает…»

— При чем тут твоя модель?

— Так ведь место это тоже зовется — «Бундхен». Ну, куда мы идем…

Тамбовцев своими ясными очами посмотрел на Лешего.

— Я думал, вы спецом так эту яму обозвали… Этот уровень. Ну, типа: «глубоко, как у Бундхен в этой самой»…

— Ты лучше молчи, Ринго, — проговорил Леший сквозь зубы. — Возьми это за правило: как только у тебя какая-то догадка — сразу рот на замок. Понял? Про эту твою модель никто из нормальных подземщиков и не слышал…

— А чего тогда?

— Это не «Будхен», а «Бухен»! «Бухенвальд», Коля! «Бухенвальд»!

— А что такое «Бухенвальд»? — заморгал Тамбовцев. — Компьютерная игра, что ли? Или группа немецкая, да? Типа «Раммштайн»?

Леший не стал отвечать.

— Во, блин. А я, на крайняк, думал: «Бухен» — это потому что вы бухали здесь… — пробормотал Ринго.

Место Леший не узнал. Нет, даже не так… Он перевидал за жизнь немало: взрывы и их последствия, и как это выглядит спустя несколько дней — очень жарких дней. Но здесь, в «минусе», видимо, другая физика самого процесса…

Рудин вдруг вскрикнул и стал бить рукой по фонарю.

Свет как будто исчез.

— Леший, что за х…ня!!!

Или его стало мало, гораздо меньше.

Сперва он подумал: перегорели фонари. Все так подумали. Но три фонаря не могут перегореть одновременно.

— Тихо, тихо! Все нормально! Это сажа! Мы в «Бухене»!