Шпицбергенский дневник

Завтра мы должны встретиться в Баренцбурге тем же составом. Нам преподносят подарки, Александр Васильевич дарит в ответ бутылку шампанского. Хозяева предлагают выпить эту бутылку на корабле, после погрузки угля, но шеф мой говорит, что там будет другая бутылка, а эту пусть пьют здесь.

Пошли, было, в порт пешком, но вскоре нас встретил Костя и подвёз на машине. Отплыли, как намечалось, в семь вечера. Обратный путь практически в темноте. Попробовал сделать ночной снимок белых гор, но вряд ли получится: буксир качает.

Моряки не говорят «плыть на судне», а только «идти», поэтому следует писать, что пришли мы в свой порт десять минут одиннадцатого. Интересно, что, подходя к Баренцбургу, минут за сорок до причаливания, Саша включил рацию и начал вызывать порт:

— Баренцбург, Баренцбург, — Гурееву.

В ответ тут же донеслось:

— Слушает Баренцбург. Где вы?

— ГРЭ на траверзе. Будем минут через сорок. Вызовите машину.

— Всё понятно. Ждём.

— Конец связи.

Ночное хождение по морю — это тоже сказка. Кругом необъятная темнота. И только звёзды над головой ещё ярче, чем в посёлке. Огни домов здесь не мешают. Я стою на носу буксира и дышу чистейшим воздухом, словно пью бальзам. Брызги иногда достают, но волны почти нет, ветра нет, так что изумительно хорошо. Ко мне подходит кто-то из старожилов и говорит, что недели две назад видел северное сияние. Я собирался усомниться, но тут, глядя на берег, увидел, как над горами неожиданно возникло этакое белое облачко. Кое-где в небе были облака, но они выглядели серыми, тёмными, а тут — яркое белое. Указываю на него собеседнику. Тот воскликнул:

— Да это же и есть северное сияние!

И оно, как бы решившись доказать своё существование, внезапно разрослось из облачка в огромное полыхание света и тут же исчезло. Пыхнуло, как от разгоревшейся спички и погасло. И вдруг прямо по курсу корабля мы увидели рождение нового сияния, быстро растущего, пробежавшего по всему небу и исчезнувшего столь же быстро. Потом слева пролетела какая-то белая дымка.

Так вот оно каким бывает полярное сияние? Я-то думал, что оно обязательно цветное и появится гораздо позже. Ан, нет. Бывает белое и в это наше время начала октября.

5-6 октября

Несколько дней не писал и нелегко будет восстанавливать события. 2 октября был день прилёта и отлёта в Москву полярников. А ночью выпал снег, небольшой, но покрыл все кочки и бугорки. И тучи над головой. Между тем, наши вертолёты летают не во всякую погоду. В этот день пришлось встать чуть пораньше обычного. Без десяти восемь сидел уже в кабинете, ожидая звонка из Лонгиербюена. Получили сообщение о том, что Грета Остбрик прилетит вертолётом губернатора (не бесплатно) и будет у нас в девять тридцать. Тогда я пошёл позавтракать.

В девять сели за стол и начали соображать, как распределить наши силы. С одной стороны надо принимать фирмачей, с другой стороны Александру Васильевичу надо лететь в Лонгиербюен встречать высокое начальство из Москвы. А тут ещё надо документы на кораблю заполнить, подписать и отдать, чтобы он отошёл вовремя без задержки, так как погрузку завершили ещё в 7 утра. А фирмачи рассчитывали увидеть процесс погрузки.

Приняли решение, что гостей будет принимать директор Соколов с моей помощью. Александр Васильевич их встретит на вертолётной площадке и потом улетит в Лонгиербюен, а документацию, которую я фактически подготовил ещё тридцатого сентября, дозаполнит конечными цифрами Платон Обухов.

Этот консульский секретарь довольно хитрый малый. Второго октября у него закончился контракт, и ему следовало улетать на материк, но он прикинулся больным, чтобы улетать не второго, а следующим рейсом, который намечен на двадцать третье октября. Несколько дней назад он летал в Лонгиербюен и задержался там на несколько дней по какой-то причине: то ли опоздал на вертолёт, то ли ещё почему-то. Консул, как я слышал, сильно возмущался.

Ну а задержавшись в норвежском посёлке, Платон не успел подготовиться к отъезду. Поэтому за день до рейса самолёта из Москвы он позвонил в МИД какой-то своей подруге и попросил прислать оттуда консулу телеграммой согласие на задержку Обухова до следующего рейса. Звонил он из нашего кабинета, а не из консульства, где ему, наверное не позволили бы это сделать.

Платон хороший молодой парень, но меня потрясло, когда он в разговоре по телефону со своей девушкой вдруг стал ругаться матом. Интересно, чей он сынок, что позволяет себе такие вольности? Когда я спросил Александра Васильевича, удастся ли Платону задержаться до следующего рейса, он ответил, что ему всё удастся. Любопытно. Какие тут, к чёрту, перестройки, если всё остаётся по-прежнему?

Поехали мы с Александром Васильевичем на вертолётную площадку в его жёлтой Ниве, но тут вспомнили, что гостей будет трое, и все мы в машину не поместимся. Тогда меня завезли в порт, и я остался ожидать у трапа корабля. В это время над нами появился вертолёт губернатора. Он совершил круг над судном. Видимо Грета попросила об этом, чтобы посмотреть на погрузку. Но трюмы сухогруза уже были задраены.