Шрам

От сына аптекаря не могло укрыться особенное внимание декана Луаяна к вольнослушателю Соллю, проявившееся в щедром разрешении пользоваться личной декановой книгой. Уже несколько дней Лис изнывал от любопытства, но, привыкший относиться к декану с уважением и опаской, не решался без спросу заглянуть в книгу либо задать Эгерту прямой вопрос. Глядя, как Солль дни и ночи проводит над пожелтевшими и, верно, полными магии страницами, Лис проникся к Соллю некоторым уважением; поэтому – а еще потому, что был просто хорошим парнем – Гаэтан так обрадовался перемене Соллевого настроения и его согласию наконец-то выбраться в город.

У парадного входа в университет Лис задержался, не в силах отказать себе в удовольствии похлопать по заду деревянную обезьяну. Отполированный сотнями рук, зад лаково лоснился; Солль собрался с духом и последовал Гаэтанову примеру.

Сей фамильярный жест придал Эгерту уверенности в себе. Вечер был теплый, мягкий, исполненный запахов и звуков – не резких, как днем, а приглушенных, растворенных в бархатной дымке подступающей темноты. Небо угасало, но до наступления ночи было еще далеко; Эгерт шел, запрокинув голову, чувствуя ветер в своих волосах и непривычное, напрочь забытое ощущение радостного спокойствия во всем теле.

Повстречалась шумная группка студентов – Эгерт узнал знакомые лица, Лис же на одни только рукопожатия потратил едва ли не полчаса. Дальше пошли вместе; Солль старался держаться поближе к Лису и тщательно соблюдал охранные ритуалы – сжимал правую руку в кулак, а левой держался за пуговицу.

Для начала завернули в трактир – крохотный, с единственным высоким столиком в центре, с подвешенной к потолку клеткой, вмещавшей толстого флегматичного кролика. Заведение называлось почему-то «У зайца», и веселые студенты осушили каждый по стакану вина – кислое, на взгляд гурмана Солля, пойло принесло ему куда большее удовольствие, нежели все изысканные вина, выпитые им до сих пор.

Радостной толпой вывалились на улицу; слегка захмелевший, Эгерт расслабился настолько, что позабыл о защитных ритуалах. Лис шествовал впереди, как предводитель и поводырь; в каком-то переулке выловлены были двое шустрых девчонок, и компания двинулась дальше под их нескончаемый визг и звонкий хохот.

Следующий по пути трактир назывался просто «Утолись», и в нем задержались подольше. Эгерт чувствовал, как, проливаясь, вино капает за ворот; обе девчонки, безошибочно высмотрев в толпе студиозусов самого высокого и красивого, вились вокруг Солля, как пара шустрых рыбешек вокруг насаженного на крючок червя.

Неудержимо двинулись дальше – заметив в окошке первого этажа огонек, Лис с неожиданной в щуплом теле силой подхватил подвернувшуюся девчонку на руки и, ловко закинув ей на спину пышную юбку, приклеил обнажившимся местом к оконному стеклу. Дикий крик, последовавший сразу вслед за этим из комнаты, вверг студентов в приступ хохота, от которого лезли на лоб глаза и рвались животы; подхватив девчонку под мышку, Лис повел свою компанию прочь, не дожидаясь, пока на улицу выскочит разъяренный обитатель пострадавшего дома.

Шутка всем понравилась – хватая по очереди то одну, то другую девчонку, Лис с помощью товарищей повторял ее снова и снова. Один раз пришлось спасаться бегством, потому что хозяин вздумал спустить собаку. Эти минуты были особенно неприятны для Солля – обычный страх отозвался холодом в животе и слабостью в ногах, но погоня скоро отстала, и Лис так уморительно передразнил потерпевшего фиаско пса, что Эгерт почти совсем перестал бояться.

Трактир «Милая фантазия» не удостоился посещения – Эгерту показалось, что веселую компанию смутили мирно сидящие в уголке серые фигуры, утопающие в плащах с капюшонами. Служителей Лаш было всего двое или трое – однако студенты, не сговариваясь, тут же и вышли прочь; Солль поспешил вслед за всеми, несколько сожалея – и напрасно, потому что следующий трактир, «Одноглазая муха», оказался превыше всяких похвал.

Заведение это служило местом сходок не одному поколению студентов; как бы в подражание Большому Актовому залу вдоль всего обширного помещения тянулись скамьи и длинные столы, а в углу было устроено некое подобие кафедры. Притулившись, по обыкновению, на краю скамейки, Эгерт удивленно вслушивался в бесконечные куплеты срамных песен – и Лис, и все прочие знали их во множестве. То краснея, как девушка, то покатываясь со смеху, Солль наконец-то приспособился подпевать припев: «Ой-ей-ей, не говори, милый, не рассказывай! Ой, душа моя горит, а дверь скрипит, не смазана!»

Возвращались в глухой темноте – Эгерт держал Лиса за рукав, чтобы не заблудиться. Оба были изрядно пьяны; ввалившись в комнату, Лис первым делом потребовал зажечь огонь, затем уронил на пол пряжку от плаща, сел на постель и устало объявил, что жизнь его суха и шершава, как песий язык. Сочувствуя приятелю и желая оказать ему услугу, Солль в поисках утерянной пряжки опустился на четвереньки, сжимая свечку в зубах; заглянув под свою кровать, он заметил темнеющий у самой стены пыльный предмет.