Шрам

К горькому запаху бархата примешался другой, нежный, сладковатый, напоминающий о курящихся благовониях. Глядя в черную стену перед собой, Эгерт с необыкновенной остротой слышал множество звуков, далеких и близких, приглушенных, шелестящих – будто полчища стрекоз вились внутри огромной стеклянной банки, задевая крыльями прозрачные стенки.

Полное шорохов безмолвие вдруг сменилось глухой, ватной тишиной; Эгерт успел медленно сосчитать до пяти, когда черная бархатная стена дрогнула, и длинный, протяжный, ни на что не похожий звук заставил Солля мгновенно покрыться потом – это был тоскливый вопль древнего чудовища. Тот далекий отзвук, который слышали люди на площади и который так долго тревожил воображение Солля, был в сравнении с ним всего лишь слабой тенью.

Бархат заколебался – и вдруг тяжело рухнул, в одночасье превратившись из глухой стены в черную равнину, ибо перед глазами изумленного Солля открылся небывалых размеров зал.

Необъяснимо, как внутри Башни могло угнездиться столь грандиозное помещение; в первую минуту Солль растерялся, но, присмотревшись, разглядел окружающий залу строй высоких зеркал. Многократно повторяемый в их светлой глубине, на бархатное, испещренное глубокими складками пространство торжественно вышел длинноволосый карлик в огненно-алом, обжигающем глаза одеянии. Двумя руками поднеся ко рту широкую трубку, он с некоторым трудом извлек из нее тот самый, поражающий воображение протяжный звук; из раструба, обращенного вверх, клубами повалил плотный синий дым.

Зашелестела ткань опускаемых капюшонов; огненно-алое пятно карликового одеяния скрылось среди множества серых плащей, и в оба уха Соллю ударил шелестящий шепот: «Лаш… аш… ашша…» Далеко-далеко, тонко-тонко зазвучала пронзительная, вводящая в оцепенение песня, и снова длинный звук широкой трубы, и над склоненными серыми капюшонами – призрачные фигуры, слепившиеся из клубов дыма.

Солль затрепетал – дым обладал необыкновенно сильным, приятным и одновременно мучительным запахом. «Лашш… аша… шаш…» – звук то приближался, то удалялся, и Эгерту привиделся прибой на берегу серого, покрытого капюшонами моря.

Окутанные плащами фигуры двигались то плавно и размеренно, то вдруг одновременно содрогались, как от внезапной догадки; постепенно пространство посреди зала опустело, и на черном бархате пола обнаружился распластанный старец. Седая грива его разметалась, и маленькое сморщенное лицо казалось обрамленным белыми, как луна, лучами; серые плащи сошлись вновь, и Солль увидел сверкающую сединой голову, поднявшуюся, как клочок пены, над серым морем капюшонов…

Обряд, завораживающий и непонятный, красивый и несколько однообразный, длился минуту либо целый час – Солль утратил чувство времени. Когда, наконец, в лицо ему ударила струя свежего вечернего воздуха и он понял, что стоит у зарешеченного окна, вцепившись в толстые прутья, и внизу перед ним лежит знакомая, но впервые увиденная с такой точки зрения площадь – тогда вездесущий Фагирра, положив ладонь на Соллево плечо, прошептал ему в самое ухо:

– Я знаю добрый десяток самых богатых и знатных людей этого города, которые лишились бы правой руки за одно только счастье присутствовать в Башне во время обряда…

Обернувшись к площади, Фагирра подставил лицо ветру; широкие рукава плаща соскользнули, обнажая запястья, и Эгерт машинально задержался взглядом на зеленоватой татуировке – профессиональной отметине привилегированного цеха, цеха учителей фехтования.

Фагирра улыбнулся, перехватив этот взгляд:

– Пути, приводящие людей под сень Лаш, сложны и покрыты тайной… Идемте же, Эгерт; честь, оказанная вам, безгранична, так как сам Магистр ждет вас.

Волосы магистра вблизи показались Эгерту еще белее – как сверкающий на солнце снег, как облака в полдень, как тончайшей выделки полотно. Вдыхая новый запах – в кабинете магистра густо и терпко пахло дымом иных благовоний – Эгерт, ни жив ни мертв, отвечал на вопросы. Да, он вольнослушатель в университете; да, декан Луаян, без сомнения, великий маг и достойный человек… Нет, Эгерт пока что не преуспел в науках, но надеется, что со временем…

Путаный рассказ Эгерта об этих надеждах был мягко прерван:

– Вы, без сомнения, несчастны, Солль?

Эгерт осекся и замолк. Глаза его не отрывались от малинового, ворсистого ковра, укрывавшего кабинет от стены до стены.

– Не смущайтесь… Любой мало-мальски проницательный человек поймет это с первого взгляда. Вы, вероятно, пережили беду?

Встретившись глазами с мудрым, все понимающим взглядом престарелого магистра, Эгерт испытал сильнейшее желание тут же и рассказать о заклятии и о Скитальце. Он уже набрал в грудь воздуха – но смолчал, причем потому только, что первое произнесенное им слово оказалось очень уж неблагозвучным и жалким:

– Я…а…

Устыдившись своей слабости, Эгерт затих. Выждав минуту, магистр мягко улыбнулся:

– Человек, к сожалению, очень часто оказывается несчастным… Слабым, нерешительным, уязвимым… Да, Эгерт?

Соллю показалось, что из глаз седовласого старца на него смотрит сама надежда. Подавшись вперед, он поспешно кивнул:

– Да…