Шрамы

Эти слова возвращают ему рассудок. Он открывает глаза. Если бы Бог существовал, он поразил бы его молнией, но в бункере по-прежнему темно, и даже его стены, кажется, не собираются обрушиться на голову Близны. Он мягко подхватывает Иву, сажает ее на диван рядом с собой. Ее длинные ноги в шерстяных чулках еще касаются коленей Близны, он отодвигается чуть дальше. Но что бы он ни делал, это не будет выглядеть невинно.

– Черт… Никогда так больше не делай.

Она тянется к нему, но он отстраняет ее.

– Почему?

– Просто не делай и все. Нельзя.

Даже в темноте он чувствует, как она обиженно надулась.

– Я не ребенок. Ты должен мне объяснить.

– Как раз потому, что ты не ребенок, ты должна сама понимать.

Обыкновенная взрослая манипуляция, но Ива поддается на нее и больше не задает вопросов.

– Пора в постель, – наигранно весело говорит Близна и тут же осекается. После того, что произошло, каждое слово, даже самое безобидное, звучит двусмысленно.

Близна долго не может заснуть. Он боится, что, как только закроет глаза, увидит Иву – ту новую Иву, которой раньше не знал. Близна может поклясться чем угодно: до этого дня она не была для него женщиной – только ребенком, младенцем, которого он принес в бункер много лет назад, – такой крохой, что казалось, она может поместиться у него на ладони. Он не был готов к тому, что однажды она станет взрослой.

Дверь тихо приоткрывается, Ива проскальзывает в спальню. Белая ночная рубашка светится в темноте, словно Близну навещает призрак.

– Не спишь?

Он качает головой. Лучше ей, в самом деле, быть призраком. Когда она во плоти так близко, он может захотеть снова прикоснуться к ней.

– Зачем ты здесь?

Ива опускает глаза. Он боится того, что она может сказать. Боится, что она обвинит его, – потому что, без сомнения, все, что случилось, – его вина.

– Ты сердишься на меня? – тихо спрашивает Ива.

Он выдыхает с облегчением.

– Конечно, нет. Когда это я на тебя сердился?

Она улыбается и садится на кровать рядом с Близной.

– Можно я здесь буду спать?

Отказаться – значит показать, что он солгал. Все равно он не сможет объяснить Иве, что сердится и винит только самого себя. Поэтому говорит беспечно:

– С каких пор ты стала бояться спать одна?

Она подталкивает его в плечо, чтобы он повернулся к ней спиной; обнимает его сзади, прижимаясь всем телом. Близна может обманывать себя сколько угодно, но она больше не ребенок, а его собственные желания – не мимолетная вспышка. С этого дня он будет хотеть ее всегда. Ива шепчет:

– Я не боюсь.

– Тогда спи, – говорит Близна.

Ива затихает, обиженная его безразличием, и скоро он чувствует на затылке ее медленное сонное дыхание. Она не вспоминает о поцелуе ни наутро, ни на следующий день. Но все же с тех пор жизнь в бункере так и не стала прежней.

ПРОШЛОЕ: БЛИЗНА

Отсюда до родного города Близны – три часа на машине. Он обращается к стриженому парню в спортивном костюме, небрежно облокотившемуся на видавший виды Форд.

– Это ж через всю страну хуярить, – говорит парень. – Сколько?

Близна называет сумму – столько таксист зарабатывает за несколько недель.

– Садись.

Он садится на заднее сидение, прижимает туго спеленутый сверток к груди. Девочка спит, и Близна надеется, что так будет и дальше, пока они не прибудут на место.

Машина мягко трогается. На улице жарко, но в салоне работает кондиционер, распространяя приятную прохладу. Негромко играет музыка – какой-то местный рэп.

– Пацан? – спрашивает водитель. Близна видит его отражение в темных очках в зеркале заднего вида.

– Девочка.

– Ну тоже ничего. У меня самого девчонка. Элька. Жена хотела Вивьен назвать – насмотрелась штатовских фильмов – а я говорю: “Я – католик, я у себя в доме этого американского говна не потерплю”. Слышал, амеры хотят разрешить мужикам друг на друге жениться? Дерьмище, тьфу, – он символически сплевывает. – А твою как зовут?

Близна пожимает плечами.

– Пока что никак.

Имя ничего не значит. Свое он давно забыл – окликни его кто на улице, он и не оглянется. Но ребенку нужно имя, приличное католическое имя без всяких американских выкрутасов: Эльжбета или Александра, или Мария. Близна разглядывает крошечное личико с припухшими веками без ресниц. Оно не принадлежит ни Эльжбете, ни Александре, ни, тем более, Марии; оно вообще не похоже на человеческое лицо. Молоденькая, едва старше Близны, медсестра, передавая ему девочку, назвала ее красавицей – может быть, она и была красивой по меркам инопланетян и медсестер, но земному мужчине трудно это понять. Девушка добавила с улыбкой:

– Очень похожа на вас.

От ребенка пахло присыпкой. Сладкий приторный запах, словно держишь в руках свежую булочку с сахарной пудрой.

– Думаете, она моя? – спросил Близна.

Медсестра смутилась, захлопала длинными накрашенными ресницами и пробормотала в ответ: “Извините…”.

Неважно, на кого похожа эта девочка и чья кровь в ее жилах. Она принадлежит Близне с той самой секунды, когда он впервые взял ее на руки.