Шрамы и песни (ЛП)

— На этом — «любовь», — вздохнул я. Я понимал, что пыталась сделать Леа — подарить себе надежду, несмотря на все сказанное мной. Боже, насколько слепа человеческая вера. Воистину, счастье в неведении.

— «Вера» — у нее на затылке, — прошептала Леа. — Ты веришь в рай, Шейн?

Душу сжало в агонии, выжимая и выворачивая наизнанку.

— Она точно попадет в рай, Леа, и бьюсь об заклад, это самое прекрасное место в мире. Она запоет, и ангелы будут оборачиваться, чтобы послушать.

Леа выдохнула, и поток слез усилился, ее тело затряслось от неконтролируемых рыданий.

— Нет, не попадет. Она никогда не попадет на небеса!

Я погладил Грейс по бледной щеке.

— Она была хорошим человеком, Леа. Она попадет в рай.

Лицо Леи покраснело, и она встала, привлекая мое внимание.

— Нет, Шейн. Ты не понимаешь! — Она преодолела расстояние между нами и сквозь слезы сердито прошептала: — Ты не знаешь, кто она на самом деле или откуда. Она жила еще до Ноя, ковчега и потопа. Ее душа жила, когда ангелы влюбились в людей. Их называли Наблюдателями, Григорийцами.[25] Между ними было заключено соглашение — взять в жены человеческих женщин и обучить. Их было около двух сотен. Они стали падшими и, женившись на человеческих женщинах, подарили жизнь Нефилимам, за что и были наказаны. У нее единственной не было ребенка. А ее так называемый бывший парень, Шейн... Она веками искала ангела... своего ангела Шамсиила. А ее имя... ее настоящее имя — Села. Она не умрет и не попадет в рай, Шейн. Ее душа переходит из одного умирающего тела в другое, проживая эти гребанные жизни в поисках того... ангела, которого не видела уже тысячи лет!

Она глубоко вздохнула, ее тело дрожало.

— Она рассказала мне перед тем, как мы уехали к Такеру, что думала, Блейк — это он. Она говорит, что у ангелов особенный цвет глаз. И они…

Нет. О Боже, нет.

— Остановись, — прошептал я. И приблизился к лицу Грейс и обхватил его руками. — Этого просто не может быть! Грейс! Очнись! — Я схватил ее за плечи и потряс, пытаясь заставить очнуться.

Леа попыталась оттащить меня:

— Ты что вытворяешь! Отойди от нее. Так ты только убьешь ее быстрее!

Я отлетел от кровати, руками прикрыл рот и упал на колени.

— Габриель? Михаил? Рафаил? Что вы наделали? — прошептал я.

— Не подходи, Шейн, Богом клянусь, еще раз так прикоснешься к Грейс и увидишь, как я преображусь в Леа образца 2005 года: суку из банды, которая надерет тебе зад. Ты должен успокоиться, я за Коннером! — прошипела она и покинула палату.

Я вернулся к постели Грейс и обвел глазами ее обрамленное растрепанными волосами утонченное лицо. Лицо, теперь я это понимал, которое будет вечно преследовать меня. Словно я вновь впервые ее увидел. Не удержавшись пронзившего меня импульса, я протянул руку и провел кончиками пальцев по непослушной прядке завившихся черных волос, обрамляющих ее бледное лицо.

Стоило отвести руку, и пальцы задрожали. На протяжении последних нескольких недель меня поражало, почему мое тело вновь так на кого-то реагирует. Теперь-то понимаю почему.

Я сел и прислушался к ритмичным звукам аппарата вентиляции легких, который помогал поддерживать жизнь ее драгоценному телу. Я вдыхал и выдыхал под эти чудовищные звуки, пытаясь взять под контроль свою дикую ярость.

Я должен был догадаться. Должен был понять, что единственным человеком в моей Богом забытой жизни, к которому у меня вспыхнут чувства, — будет именно она.

Я нахмурился, стоило подумать каким испорченным, каким эгоистичным и высокомерным я стал. Вереница из каждого прожитого мной дня стала размытой и перепутанной. Единственным утешением для меня, единственным, что дарило ощущение значимости, стала музыка. Но, по правде говоря, и это начало уходить на второй план. Меня беспокоила эта жизнь, колонна ничего не значащих для меня женщин, ни одной из которых не дано было утолить мой голод — я был пресыщен. И вновь я, из-за самого же себя, нахмурился, сидя перед этим прекрасным умирающим созданием. Израненную душу падшего ангела заключили в этого надутого и мерзкого человечишку.

Но она была здесь. Все это долбанное время провела здесь.

Михаил сказал, что ее приняли на небеса, обещал, что не дадут ей умереть и сгинуть на земле.… А теперь же смертная говорит мне, что ее душа заключена в этом теле. Теле, лежащем передо мной, которое подключено к аппаратам поддержания жизни. И душа ее тысячелетиями металась, пытаясь меня найти. Это же каким извращенным наказанием надо быть?!

Когда меня вытаскивали из прогнившей камеры и забрасывали в умирающее тело Шейна, должен ли я был понять, что для меня уготовано другое наказание? Возможно, но я никогда бы не подумал, что они вовлекут людей. Какими же больными извращенцами были ангелы, чтобы и после заключения карать меня той, с любви к которой все и началось. Уж лучше ад.