Шрамы как крылья

– Что ж, мы не сможем поставить спектакль без половины труппы, – признает директор. – Но если я узнаю о каком-либо нарушении… – Он переводит взгляд с меня на Кензи, – неважно, кем допущенном, то спектакля не будет. Понятно?

Я киваю, и мистер Ди взмахом отпускает нас. Однако я не ухожу.

Я знаю, что нужно просто выйти, но рядом с друзьями я чувствую себя сильнее.

– Через неделю меня прооперируют, и я буду выглядеть не так безобразно, – сообщаю я Кензи то, что не смогла сказать на вечеринке. – А вот твое душевное уродство никуда не денется.

Кензи отшатывается и впервые не находит слов.

В коридоре Асад встает одной ногой на подножку кресла Пайпер, а другой отталкивается от пола и катит по коридору. Мне приходится бежать трусцой, чтобы нагнать их и Тони, у которого один шаг равен двум моим.

– Это было просто невероятно. Откуда вы узнали обо всем?

– От Линча, – отвечает Асад. – Он сказал, что тебя собираются загнать в угол.

– Видела бы ты, как быстро народ подписывал петицию. – Пайпер вскидывает кулак и кричит на весь коридор: – Театральные фрики, объединяйтесь!

Давно я не видела ее такой счастливой.

Даже не знаю, что меня больше удивляет – список имен или помощь мистера Линча.

– Не верится, что все подписали петицию, – удивляюсь я.

Тони обнимает меня за плечи.

– Что тут странного? Ты ведь одна из нас.

23 апреля

Сирота.

Мерзкое слово.

Слово

для

мокрых от слез лиц

в

репортажах

о

дальних странах.

Не для меня.

Раньше

у меня были

мама

папа

дом.

Потом

я

была

звездой

без

созвездия.

Птицей

без

стаи.

Бездомным

ничейным

ребенком.

До этого дня.

Глава 32

Кензи притихла, ходила с кислым лицом и несколько репетиций нарочито не обращала на меня внимания.

Но сегодня после ухода Тони она вдруг созвала всех на сцену.

Я готовлюсь к худшему.

– Всем вам известно, что между мной и Авой возникли разногласия, – начинает Кензи, переводя взгляд с лица на лицо, пока наконец не останавливается на мне. – Но я хочу положить конец этому безобразию. Я рада, что Ава с нами, и в знак дружеских намерений хочу вручить ей эти билеты на «Злую».

Под всеобщие перешептывания она протягивает мне билеты. Я ошеломлена, и Асаду приходится пихнуть меня локтем, чтобы я приняла это предложение мира. Раздаются негромкие аплодисменты, как будто все ожидают какой-то кульминации.

Я собираюсь уйти, однако Кензи хватает меня за рукав.

– Раз уж Ава здесь и многие из нас беспокоятся о ней, давайте устроим сегодня еще один круг доверия.

Рука Кензи скользит в мою ладонь.

– Ты ведь обычно не встаешь в круг, верно? – говорит она, прекрасно зная ответ. – Мы все закроем глаза и скажем что-нибудь об Аве. Хорошее, плохое, о каких-либо поступках Авы, о ее характере или внешности.

Кензи держит меня за правую руку, и я даже не пытаюсь предложить кому-нибудь свою левую клешню.

Асад сам берется за нее.

– Я первый, – произносит он и быстро закрывает глаза.

Кензи не успевает возразить.

Я тоже закрываю глаза, но поглядываю из-под ресниц. Глаза Кензи закрыты. Она ошибается, если полагает, что этот круг доверия сломает меня.

Мне доводилось бороться и с кое-чем похуже, нежели Кензи Кинг.

Я зажмуриваюсь.

– Ава пострадала при пожаре в собственном доме, – говорит Асад. – У нее есть шрамы на лице, кажется, по большей части на левой стороне. У нее деформировано ухо, но я не помню, какое именно. Ах да, еще у нее есть классный шрам на шее, похожий на падающую звезду.

Следующей берет слово Сейдж.

– Ава не очень хорошо танцует, – со смешком говорит она. – Зато всегда приветлива.

Стоящий радом с ней парень добавляет, что я быстро заучиваю свои реплики. Кто-то заявляет, что у меня приятный голос.

Парень, который играет Железного Дровосека, упоминает о моей левой руке.

– Кажется, у нее там большой палец ноги?

Девушка, которой досталась роль Злой Ведьмы, признается, что ей нравятся мои цветные банданы. Кто-то еще говорит, что со мной в кружке стало интересней. Что я много улыбаюсь. Что я ироничная в хорошем смысле…

Когда очередь доходит до Кензи, я перестаю дышать.

– Ава такая сильная. Она смело встречает каждый день. Она пример для меня, и кто бы что ни говорил, я считаю ее красивой.

Последнее слово она произносит с придыханием, но мне этот комплимент кажется сладкой отравой.

После того, как мы открываем глаза, Кензи демонстративно обнимает меня. «Оскара» этой девушке! Круг распадается, а Кензи смахивает с глаз фальшивые слезы.

Асад подает мне конец клейкой ленты, чтобы я помогла ему разметить сцену для генеральной репетиции.

– Надеюсь, тебя не расстроило то, что я сказал? – Он растягивает ленту и жестом просит меня приклеить край к авансцене. – Ведь кто-нибудь все равно упомянул бы это, верно? Вот я и решил высказаться первым.

– Ничего страшного. Мне понравилось, когда ты притворился, будто не помнишь точно, где находятся мои шрамы. Подсказка: о-ни вез-де.