Шрамы как крылья

Я не пригласила ее помочь мне собраться на «Злую» в пятницу вечером, вместо нее мне помогает Кора. Она изо всех сил старается исполнить роль подружки, пока я примеряю пятый наряд.

– Очаровательно, – говорит она, когда я надеваю юбку-карандаш и туфли-лодочки.

Я снимаю их, и примерка продолжается.

Наконец я останавливаю выбор на черных брюках и серебристой блузке – в основном из-за того, что они закрывают бо́льшую часть тела. Пайпер съязвила бы, что я похожа на шестнадцатилетнюю охотницу на мужчин, которая навечно застряла во френдзоне.

Асад, наверное, ни на секунду не задумывается при выборе одежды.

Я повязываю на голову зеленую бандану. Она категорически не подходит к остальной одежде, но ее желто-зеленый оттенок напоминает о Злой Ведьме Запада, и, если я хоть немного знаю Асада, эта отсылка ему понравится.

Глядя в зеркало, я приподнимаю уголок глаза.

– Еще три дня.

Кора открывает дверь и принимается расспрашивать Асада о том, давно ли он получил права, какой у него номер телефона и во сколько он привезет меня домой.

Когда я вхожу в комнату, наступает неловкое молчание. Обычно парни в такие моменты говорят «отлично выглядишь», но поскольку это не совсем свидание, а я – это я, да и Асад не склонен к обману, то он всего лишь выдает:

– О, тематическая бандана.

После того, как Асад клятвенно заверяет Кору, что привезет меня домой не позже одиннадцати вечера, нам наконец-то позволяют уйти. Всю дорогу до театра Асад говорит о «Злой». О том, что впервые увидел этот мюзикл в двенадцать лет. О том, что именно из-за него он полюбил театр.

– Это был один из тех поворотных моментов, понимаешь?

Я киваю, не мешая ему рассказывать, и наслаждаюсь тем, что мы говорим не о моих шрамах, Кензи или Пайпер. Сегодня мы – два обычных подростка на свидании. Ну, или просто на прогулке, неважно.

Когда мы останавливаемся у нового театра в центре города, я вытягиваю шею, чтобы разглядеть круглые люстры за высокими окнами.

– Ты впервые здесь? – спрашивает Асад.

– Ага. Родители обычно водили меня в старый театр на другом конце города.

Припарковавшись, Асад выпрыгивает из машины и открывает мне дверь. Я вкладываю ладонь в его протянутую руку, не обращая внимания на то, что мое компрессионное белье и прожаренные пальцы не вписываются в сюжетную линию о нормальных подростках.

– Новый театр. Новый мюзикл. Этот вечер ты запомнишь навсегда.

Мы входим в фойе, радужные блики от люстр скользят по нашим лицам, и я ничуть не сомневаюсь в словах Асада.

* * *

Из-за высокого потолка и без того немалый зал кажется еще более величественным. В глазах рябит от мужчин в костюмах и женщин в шелковых платьях. Мне будто снова восемь лет, и я впервые пришла в театр с мамой на мюзикл «Парни из Джерси»[25].

Мы усаживаемся в бархатные кресла за девочкой, которой не больше десяти лет, но волосы у нее уложены как для школьного выпускного. Время от времени она оборачивается, словно ища кого-то, но ясно, что она смотрит на меня. Мать наклоняется к ней и что-то шепчет, девочка отвечает ей, искоса глядя на меня.

– Ладно, попробуй, – разрешает женщина.

Повернувшись, девочка встает коленями на сидение и смотрит на меня уже открыто.

– Что случилось с твоим лицом? – тихо спрашивает она.

– Я пострадала в пожаре, – отвечаю я, вспоминая инструкции доктора Лейн.

Рассказать, что произошло. Рассказать, как я чувствую себя сейчас. Закончить разговор.

– В каком?

– Дом загорелся. Но теперь мне гораздо лучше, хотя я знаю, что выгляжу немного пугающе.

– Это больно? – спрашивает девочка, осматривая мое лицо.

– Было больно. Очень. Но теперь уже не так сильно болит.

– Можно потрогать?

– Джослин! – одергивает ее мать.

– Ничего страшного.

Я протягиваю девочке руку, и она проводит по ней указательным пальцем.

– Бугристая.

– Странно, да?

– Но все равно похоже на кожу.

– А ты думала, она будет как чешуя у ящерицы?

Рассмеявшись, девочка качает головой.

– Покажи ей другую руку, – предлагает Асад и обращается к девочке: – На это стоит посмотреть!

Я протягиваю левую руку, и девочка ахает при виде спекшихся пальцев и пересаженного с ноги большого пальца.

– Это выглядит очень странно.

– Ну да, но знаешь ли ты еще кого-нибудь, кто может почесать голову большим пальцем ноги? – шутит Асад.

Я чешу лоб, и девочка опять смеется.

– Большим пальцем ноги можно и в носу поковырять! – говорит она.

– Да, только я так не делаю, – отвечаю я. – Спасибо, что спросила о моих шрамах. Это смелый поступок.

Просияв, девочка садится в кресло и улыбается матери. Та улыбается ей в ответ, и на миг я вновь погружаюсь в воспоминания: бархатное платье с юбкой из тафты. Красиво как в сказке. Время от времени я кружусь, чтобы полюбоваться. В антракте мама покупает мятный шоколад по десять долларов за коробку, и это просто замечательно.

Меркнет свет, и оркестр играет мелодию, от которой у меня в животе порхают бабочки. Так происходит каждый раз, когда начинается спектакль.

– Тебе это не надоедает? – шепотом спрашивает Асад.

– Что?

– Это. – Асад кивает на девочку.